- Позвонить, как мозг встанет на место, - когда Итачи в который раз, кажется, провёл в голове свой анализ и словно бы войну, до которых Саске, разумеется, далеко, голос младшего прозвучал не то чтобы весело или без "куда уж мне, да конечно, ладно, вот", но в целом ровно. Нормально уставать из-за такой ерунды? Нормально ли делать из простых вопросов - у Учиха - драму и что-то очень странное? Саске уже ничего не знал. Его неизменно крыло от температуры, боли и общего недомогания. Он просто хочет поскорее в кровать. Чай. Брату, себе. Выпить таблеток и забыть про всё до тех пор, пока не станет легче. С семейными тонкостями и собственным ничтожеством непременно разберутся... потом. Сил на это правда кот наплакал; а поскольку Булочка ещё и недо-котик, то запас совсем не впечатлял.

- Может, ещё не совсем остыл, - на деле прошло меньше десяти минут, потому заваривать по-новой не придётся. Если только Итачи снова не устроит странные выпады, или если ничего не случится, что с их аурой и везением вполне вероятно.

Но, к счастью, в дальнейшем всё обошлось: слабость и недомогание взяли над старшим вверх тоже, потому, как загнанное, всё равно гордое, но раненное животное, его запас сопротивления кончился; по той или иной причине. Животное получило свою дозу успокоительного, и прежде чем его выпустят обратно на волю, какое-то время проведёт в ветеринарном загоне. В их случае  животных два и... Ай, ладно. Не будем вдаваться ни в породы, ни в орнитологию.

***
Два дня температура была то очень высокой, то сказала, прежде чем снова стать высокой. Под конец её сбивание начало давать какие-никакие результаты и, похоже, до воспаления мозга, как и смерти, дело не дошло. Они оба кашляли как не в себя, были болезненными и далее по списку, однако температура хоть и до сих пор поднималась время от времени, в целом оставалась на том уроне, что можно не только пережить, но и функционировать.

К тому моменту как раз наступила суббота, и к полудню, когда после позднего (оба к такому не привыкли, но организм, кажется, решил отыграться за все годы, не позволяя вставать, как в себя вбили; спать в компании брата, к слову, когда тот не вредничал, не унижал и не был выпившим оказалось... достаточно приятно; почти одна треть от того, как в детстве, если это не лихорадочный бред и вбитые когда-то детской наивностью паттерны) пробуждения у них на руках появилась пара дополнений. К примеру, у Итачи - рабочий ноутбук, как и свой у Саске. Это технология новая, не всемогущая, не такая классная, как компьютеры, но тоже неплохо. Брат вроде бы немного успокоился: он не мог делать всю работу через ноутбук, но хоть что-то покрыть оказался в состоянии, забив на то, что у большей части полицейских (кроме тех, у кого смены) выходные. Саске же с трудом выпроводил Наруто, собственно, благородно прежде заехавшего в дом Учиха (Узумаки не любил это делать, и Саске его не винил), дабы забрать технику (Саске обнаружил, что без телефона комфортно и никто не доставал совершенно, потому даже не пытался его включить, как бы это не звучало). И таблеток закинуть. И... ай, да не важно. Странно это - дружба, сколь бы не рассыпалась; но всё же.

Просмотрев всю почту, убедившись, что по учёбе ничего не пропустил (часть заданий сделал, хоть из-за болезни мыслительный процесс и занимал дольше обычного, сопротивляясь всеми силами), минут пятнадцать посидел в социальный сети, что нынче набирала обороты активнее прежнего (технологии не стоят на месте, да?). А после, если честно, просто продолжил лежать, залившись чаем. Эмоционально уже отошёл от обезвоживания, пускай опустошение и стыд, увы, никуда не делись, заиграв новыми красками.

Итачи старался почти не трогать, хотя и не избегал, если честно. Время с ним в принципе не оказалось ужасным, хоть младший и был в ожидании того, что тот вот-вот подорвётся и уйдёт. Так ведь всегда случалось, случится - объективно, ну - и теперь. Он и без того задержался, и... Да тьфу, вот и самобичевание, и детское-не-забытое вылезало наружу. Снова что ли забыться, найдя себе проблемы да продвинутую формы амнезии?

Когда Итачи ушёл в дела с головой, а Саске снова пригрелся с Булочкой, устроившейся в стороне от хозяина, что потяни руку к тумбочке и наткнёшься на этот повод жить, сам не обратил внимание, как в какой-то момент задремал, съехав щекой к чужому плечу. Может отпечаток останется, если не перевернется на бок, но да и не важно. Всё равно скоро всё вернётся, как было прежде и... Нет, Саске точно поменяет свою жизнь, ему ещё многое переваривать да обдумывать. Но с Итачи всё утеряно, и у каждого из них своя жизнь; только поправится, так сразу, молниеносно, да.

Он шевеления где-то у плеча и более ощутимых тисков, повлиявших на положение Саске, тот вскоре вернулся в мир живых. Провалился ведь непроизвольно, тело правда тянуло в сон, хоть и чувствовал себя в целом лучше, что с этим поделать? Спасибо, наверное, Итачи, что не разбудил и вытерпел?... Наверное плечу не очень комфортно, или затекло, или вспотело, но раз возмущений не последовало, то и ладно, Саске не станет об этом заикаться.

- Я случайно, - всё-таки озвучил, словно бы привычно оправдываясь-объясняясь перед старшим, спросонья оно не слишком осознано. Но это про сон, а не про плечо, ага? Мол, даже если бы до воскресенья проспал, то что с того, что он мог с этим поделать, честное слово. В конце-то концов, Саске лишь человек; в очень дерьмовом возрасте. И хорошо, что своих немного покрасневших щёк не видел, хотя мог бы ощутить. То ли из-за сна и пробуждения, то ли из-зач неловкости, то ли потому, что детство временами напоминало о себе самым тупым и ненормальным образом. В любом случае, помотал головой, чтобы прийти в себя, и невыразительно зевнув, прежде чем разбираться, который сейчас чес; с днём понятно, итачи уже сказал, что суббота, и явно за полдень.

- Мне нетрудно сварить рис, - отозвался, перекатиться на край кровати, привстав, свесив ноги да поднявшись, чтобы пройти к варочной мини-поверхности. Не то чтобы на этой квартире хранилось что-то ещё, да и младший Учиха не отличался изысканными или необычными предпочтениями в еде. А аппетит вроде был, а вроде и не было. Если Итачи хотел, то мог делать что угодно, но Саске правда несложно.

Ещё какое-то время ничего не происходило: Итачи вскоре вновь вернулся к работе, уйдя в неё едва ли не до полой потери связи с миром; Булочка немного носилась туда-сюда, умильно напала на ноги хозяина, привлекая внимание, чтобы с ней поиграли, а после нежно стала чесать зубы о большой палец на руке Саске. Сам юноша, закончив с котиком, принялся убирать. Потому что... Просто. Что ещё делать Саске не знал, а уборка - дотошная - его временами успокаивала, когда мозг бесполезен, а общее состояние незавидно.

Когда закончил и с этим, вернулся на кровать, где более не лежа, а сидя, потянулся к ноутбуку и тоже потерялся. В квартире повисла некоторая тишина. Саске в наушниках: в социальных сетях за неделю успеть написать многое, а это он еще за предыдущие две почти не читал; и в школьном-не-учебном чате все отчего-то оживлённо спамили и...

"Чего?"
В какой-то момент Саске снова решил, что ни то бредит, ни то чего-то не понимает, однако странные вещи происходили
"УЧИХА ЗАМЕСТО КАЛЛИНА!", "ЗАЧЕМ ЭДДИ, КОГДА ЕСТЬ САСКЕ?" - и какие-то странные скрины, где наклеено лицо, эм... Его? Принялся следить за тем, откуда и почему это пошло, что вообще за странное явление, почему это у него в личке со всех сторон и в школьном чате. Так и потерялся на добрый час, а то и полтора, снизойдя до прочтения лички, а после навигации в поисковике. Столько нелепых цитат себе в личку про описание вампиром и "сорт герои_а" ему не писали никогда, ив се они вели к одному источнику, как раз тому что все обсуждали...

"Вторая неделя показа "Сумерек 2" продолжает бить рекорды, привлекая молодую аудиторию [...]".

В какой именно момент - на какой стадии разложения после трейлера, разборов, кучи отзывов и потёкшего от школьного чата и лички мозга - Саске решил, что ему надо Это посмотреть он не знал. Вообще без понятия. Просто нашёл себя на том, что купил онлайн-версию, и пускай у неё не столь хорошее качество и вот это...

"Зачем? Что я творю?" - подумалось ему, когда палец так и не мозг сделать клик "пуск". Взгляд в поисках ни то ответов, ни то спасения, ни то перекладывания этого опыта, скосился на Итачи. Тот, казалось, почти не двигался, впялившись в свой ноутбук и изредка моргая. Чай на тумбочке с ним давно остыл, и даже кашель брата не отвлекал.

"А что, если..."
Итачи ведь завтра всё равно свалит, хоть и воскресенье. А не завтра, так послезавтра понедельник. Он уже не умирал, а значит любой момент может стать последним на ближайшие... эм... как там у них с общением в вечностях?... А так, получается, прохлаждался у младшего, занимал его место, толку никакого, работать-то и дома мог. Значит, подумалось эгоистично и явно в некотором бреду, пускай часть внимания посвятит брату. Не совсем ему, но... Саске не уверен, что с Этим справится один.

Потыкал старшего локтем в бок: никакой реакции. В плечо - никакой. Позвал по имени раз - ничего. Два - ничего. Шепнул на ухо - повёл головой, протянув руку для "погладит котика", не отрываясь от экрана. Итачи явно не тут. Хм... Нет, идея буквально засела в голов Саске, и это стало сиюминутной идеей фикс, проявлением вредности, болезни, обид и игривой ностальгии, как случалось в детство, сколько рано бы оно у Учиха не заканчивалось. А всё-таки.

К слову о котиках - это идея неплохая. Не поленился слезть с кровати, взять Булочку, принести и устроить на клавиатуру. Итачи снова лазом не повел, сначала опустив чужой пушистый белый хвост, а после и отодвинув котика в сторону, тот спрыгнул на пол с "мур", удалившись к своё лежбище.

Итачи притворялся? Играл? Раздражал? Реально настолько не алё?
Ну точно, теперь дело принципе. Саске тоже Учиха, Саске тоже умеет.
Ками-сама, он настолько чётки видел лицо брата,когда тот не просто поймёт запрос про "давай посмотрим кино", но и увидит, Что перелагает ему младший, что... Он почти готов душу отдать, чтобы увидеть это воочию! Вы н е п о н и ма е т е! Ну или просто не знаете специфику ни Итачи, ни Учиха, ни Саске в этом всём.

Подумав ещё какое-то время, на этот раз ударившись в войну собой, стеснением, вменяемостью, опаской, стыдом, энтузиазмом и сомнением, младший снова обратился к старшему:

- И т а ч и.

А потом, мысленно перекрестившись, положил руки на крышку (пока не гроба) ноутбука, осторожно её закрывая, пока сам устроился поверх в районе братских колен, как делал это когда-то очень-очень давно, чтобы привлечь внимание; тогда это безотказно работало, если только Итачи специально не делал вид, чтобы мелкий ещё сильнее напрашивался, проверяя, насколько хотел внимания или как скоро тому надоест. Ну да, прошли какие-то лет десять; ерунда. У Учиха что возраст. что справка о вменяемости, что образцовая педагогика - просто бумажка, на деле со своими мерками и мерилами.

- Болеть, работая, ты можешь у кого угодно. А раз делаешь это у меня, между прочим... - ладно, удивительно, что слова вообще вылезали из горла. Было бы ему поменьше лет, может быть вполне бы наделал кучу, зная, что нарочно отвлекает от работы или, что тогда было актуальнее, учёбы. На деле, сейчас чувство вины не гложило. В отличие от невысокой, но самой вредной и назойливой температуры, что проделывала с ним... вот эти фот фокусы. Ноутбук совсем захлопнулся, а Саске наклонился чуть пониже. - Посмотри со мной фильм, Итачи.

Свою порцию адреналина, в каком-то смысле, Саске словил. Потому что понимал, что Итачи будет недоволен, а память слишком хорошо помнила, каким пугающим и выразительным тот мог быть в подобные моменты. В том числе поэтому будучи ребёнком редко доставал его: это не было свойственно Саске, воспитанию, иерархии, и сам Итачи не не располагал к подобному. Ни реакцией, ни взглядом, ни авторитетом, ни скверным послевкусием, что, однажды осев на костях, никогда оттуда не выветрится, подобно пивным дрожжам. Возраст, уклад, абсолютная зависимость от семьи, вбитые в голову истины, подавляемый собственный характер и нужды, эмоции и привязанность — это всё имело значение тогда, влияя на реакции и восприятие Саске.

Но теперь мальчик подрос, и пускай всё не выветрилось из него  совсем, изменения в характере, гормоны, способность увидеть картину с чуть более широким углом обзоры, что выходит за пределы дома и Итачи, висящего на стене, кое-что поменяли. Не вытравили вбитые паттерны, но сменили реакции и отношение к ним. А, быть может, постоянно бояться, забивая на себя и любой своё желание, как и быть во всём виноватым, Саске просто стал. И теперь он достаточно взрослый, чтобы это ощутить и быть способным это если не переосмыслить, то хотя бы словить связку, дабы осознанно работать с тем, что из неё выходило. По крайней мере, болезнь и пережитый ранее унизительный стресс открыли подобную перспективу.

— ........

Итачи — очень способный, талантливый, влиятельный, сообразительный и значимый. Сын своего отца, образцовый следователь, образцовый старший брат, если говорить о примере для подражания, образцовый сотрудник. Авторитет, планка, пример, с чьего комфорта и расположения младший вообще-то привык сдувать пылинки, не просто забивая на себя, но находя это честь, гордостью и радостью. Нот только в конченом счёте... Итачи просто человек. Оказываться, способный болеть, напиваться, выдавать очень странные реакции и иметь свои собственные паттерны поведения, что вот сейчас конкретно, если честно, может де-то и заставляли мурашки по привычке бегать, да уже не пугали. Не настолько. Потому что... Что Итачи может сделать? И, главное, зачем? Как взрослый человек из структуры, как некая машина, что движется по рельсам, он сам себя ограничил: мог снова оскорбить, в теории мог ударить, мог просто встать уйти, чего, тем не менее, не сделал, стоило только температуре более-менее спасть. Да, каждый из этих вариантов по-своему бы Саске задел, пройдясь пл его болевым точкам и привычкам, но... что с того? Младшему куда больше всё равно и куда менее боязно, что когда бы то ни было прежде, и, если честно, это ощущение ему нравилось. Он с одной стороны более опустошен, а с другой вполне себе жив, наполненный сиюминутными действиями, мыслями и деталями, что внёс в него внешний мир (даже без необходимости туда выбираться).

Так ли ощущали себя коты, когда что-то намеренно сбрасывали со стола, понимали, что их сейчас отругают или побьют тапком, но всё равно делали, а после затихали, прячась, мурлыкая и в целом не чувствуя вины? Ибо Саске мог чувствовать что угодно сейчас, но вины — нет. Раз Итачи сам остался, хотя вообще-то его не звали, раз задержался, то пускай живет не по правилам, но по состоянию чужого дома. Тут не его офис, он не здоровый, а поработать успеть и завтра, и послезавтра, и всю свою жизнь, что может быть будет долгой, может нет. Они с Саске редко виделись, даже когда заставали друг друга в родительском дома, времени вместе не проводили, совместных воспоминаний не создавали... В общем, Саске имел право, как ему самому вдруг четко показалось, хотя бы попытаться их заиметь. Иначе почему он с такой легкостью повезла на повод, хотя вообще-то имел достаточно выдержки и характер, чтобы не? Вскоре времени с Итачи не останется совсем, Саске переедет и... Даже если его сейчас побьют, чего конечно же не произойдёт, он это запомнит; в каком-то смысле, это едва ли не последний шанс заиметь общий воспоминание, не связанные с редкими созвонами двух взрослых занятых людей, когда Саске совсем уйдет из семьи и станет там, ну... В общем, не своим, и Итачи непременно тоже будет так себя вести, как и все. Саске делал вид, что готов к этому, потому что... Да к чёрту. Не в болезни о вшивой драме своей вшивой душонки думать, ей богу.

— Да, именно так, — выдал он негромко, тихо, однако достаточно ровно. Казалось, что голос сейчас съедет, но нет: Саске прозвучал достаточно уверено и просто. Он многое обдумал, и ему этого хватило. То, что он сделал, ни на что не влияло, никто не умрет: Итачи всегда сможет открыть ноутбук и вся информацию вновь отразится на экране. Для срочной реакции существовали соответствующие отделы, это не его компетенция или работа. А если и его, то позвали бы на работу, даже если бы умирал. С отцом, к приему, так бывало: Саске помнил такие случаи, когда ещё и ночевал на работе пару ночей подряд. Отец — вообще занимательная фигура, конечно, но речь сейчас не о нём и его влиянии.

— Я пытался. Шесть раз. Сработал только седьмой.

В воздухе ощущалось напряжение, Итачи словно бы затянут, и уж что-что, а это Саске чувствовал великолепно. Стоило опасаться или по крайней мере не ждать ничего нехорошего. Опять же: вести себя тихо, тупо глядеть в потолок, проматывать всю жизнь перед глазами... Такую пустую и серую, зато вычесанную, не хаотичную и последовательную; тоже неплохо, пожалуй. Ещё и умрет в знакомых стенах. Не самый плохой вариант.

Чтобы не обострять ситуацию, Саске так и делал: мирно лежал, смотрел в потолок, не трогал. Правда, ощущал, как пульсировала вена и как билось собственное сердце, а из-за повисшей тишины и особой_атмосферы чувствовал и слышал даже, как кровь гоняется по венам брата, как и у того стучало сердце, как это  отдавало в кончили пальцев.

— Есть фильм, который, как пишут, способен изменить всё... — прострационно протянул предложение, скосившись и поднял глаза на Итачи, рассматривая его. Холодок по спине невольно пробежался снова, потому что эту ауру трудно игнорировать или передать словами, конечно.

— Просто посмотри его со мной. Может быть, это... наша последняя возможность найти на подобное время, ну, — с учётом трудоголизма Итачи и уже упомянутой пропасти в общении.

Наверное, именно из-за этого Итачи временами бывал пугающим, и с годами это никуда не делось, иступившись не до конца: у Саске очень чувствительное личное пространство, и людей близ себя он не любил, даже если те и являлись близкими, вроде семьи или друзей. Итачи же... Младший никогда над этим не задумывался, но если бы подумал, то точно пришёл бы к выводу, что Итачи нарочно это самое личное пространство нарушал, из раза в раз. Резко, без разрешения, бесцеремонно, давил и при этом обвинял, даже если ничего не говорил. Возможно, это крепилось из-за того, что работала способствовала закреплению ряд качеств, провоцируя быть прямым, напористым и там далее; возможно, иначе Итачи общаться с людьми не умел или не хотел, а может даже  не замечал, как переходил в странное, почти болезненно-наступательное поведение. Или могло казаться Саске, который, опять же, большую часть выпадов в сторону, большую часть взаимодействия со стороны других относил к покушению на свое личное пространство. Что вполне логично, просрочим, исходя из его воспитания, выработанных комплексов и образа, что строился внутри семьи. Полные противоположностей братья, разумеется ничто среднее не могло появиться или выстроиться. Разумеется дискомфорт Саске уступал повадкам Итачи, как и было принято. Потому, обращая вроде как внимание, он при этом и не замечал вовсе, потому что, ну... так было всегда. Ему тяжело представить иначе, хоть каждый раз и наступал некоторый ступор, походившие на ком, и поделать с этим что-то крайне сложно. Нужно просто перерасти, годы всё сотрут; всё, что ещё не успели стереть. Кровь станет простыми открытками к Рождеству, независимыми жизнями и дорогой, где личное пространство Саске будет его, уважаемым и... Да какая разница.

Чувство вины неизменно не мучило, за эту минуту не проснувшись, однако, глядя в тяжелые нынче глаза брата, словно бы желавшие вдолбить Саске матрас, оставив его там во веки вечные, до разложения и пожирания молью да червями, юноша допускал, что может быть отвлёк его. Что может быть стоило посмотреть фильм самому, что может быть стоило просто подождать... Словно бы после одного дела не нашлось бы ещё, а затем ещё и ещё, пока не наступил понедельник, где уже другие дела уже вне стен студии Саске будут всё находиться и находиться; Итачи вообще способен найти время и место для чего и кого угодно, коме Саске. Нет, тот его не винил и не требовал, с фактами ведь не спорят, да? И, как уже оговаривалось, иное Саске трудно представить; иначе быть едва ли могло. Потому что когда иначе — случается вот такой дискомфорт и давление, разве что раньше воспринимавшийся с трепетом как проявление внимания, пускай нередко и носил оттенок обиды.

— "Сумерки". Это... стоит того, — непроизвольно сглотнув, всё-таки выдал. Итачи, кажется, действительно никогда не выходил из режима "на работе", но... Спустя несколько мгновений к Саске снова вернулось личное пространство и, лишь выдав что-то вроде мытого "угу", потер немного горячие глаза, выдыхая.

Это ненормально. С братьями нужно общаться иначе. И ощущать себя при этом Иначе. И не давать обращаться с собой как с ни то подозреваемым, ни то неудобной цифрой в статистике.

"Всё-таки ушёл," — спустя минуту-другую всё же поднявшись, юноша хмыкнул. Да, не похоже, что вернётся: слишком был зол. Может только утром, чтобы забрать ноутбук, или в понедельник, всё для того де. Ну и ладно. Наверное, так даже лучше. Меньше угнетения в воздухе, неловкости от несуразности ситуации и так далее. Единственное, что Саске сделал неправильно — это вообще подумал, что стоило предлагать Итачи; впрочем, так он хотя бы ушел, и всё пространстве осталось только на Саске.

Он, конечно, минут пятнадцать честно подождал. Или двадцать. Успел снова протереть кухонную часть, заварить кофе, выпить лекарства, тщательно помыть и почистить яблоки. Брат предсказуемо не возвращался, но и ладно. Не то чтобы иное ожидалось. В этом даже ничего личного: так случалось всегда прежде, и вы же помните, что лишь вопрос времени. Брат и без того тут задержался, по меркам Учиха — без причин, так что.

Успев купить фильм на онлайн-аренду, Учиха в позе лотоса устроился на кровати, расположил ноутбук перед собой, а между ног прекрасно легла тарелка с нарезанными яблоками.

Ни постер-заставка, ни описание, ни лица актеров — ничто не предвещало того, на что Саске в теории мог бы обратить внимание и захотеть приобщиться к, но... Он всё-таки включил фильм. В конце-то концов, это просто кино, и если под него не получится даже уснуть, то всегда сможет просто выключить.

Нет, не сможет. О том, что с Сумерками такое не проходит, никак не получится, Саске, разумеется, не знал.
Но что влип он в знатное дерьмо, кажется, стало понятно еще на первых трех минутах фильма. По непонятным, необъяснимым причинам Саске не выключил фильм. Время остановилось. Мир стал экраном.

"Что за бред я смотрю? Что это за бред."

Как зашёл - чего??? - брат Саске, конечно же, заметил. И даже в целом спустя какое-то время уловил неприятный аромат алкоголя; на этот раз без духов и сношения, ни то не успев, ни то не захотев никого найти по дороге, как вышло в прошлый раз с "не забудь таблетки" (если бы Саске этого не сказал, то уже который день точно бы сидел один, между прочим). И ладно. В голосе младшего уже происходили слишком интенсивные, напористые, активные и сложные процессы, чтобы вписать в них ещё и Итачи.

Первые минут десять Саске не понимал, что смотрел. Он неизменно не знал, почему вообще это делал, отчего повёлся на уговоры и мемы про себя; не мог объяснить, почему при всём желании и сопротивлении своей природы так и не закрыл эту странную картину. Почему не сделал это ни спустя пять, ни спустя десять, ни спустя двадцать минут.

Яблоки быстро закончились, и не нервный по натуре Саске принялся водить пальцами по окружности пустой тарелки. Вопросов в голове оказалось слишком много, и становилось их всё больше и больше, как и понимания того, что ответов не последует, а то и в принципе не существует в природе, не предусмотрено. Тем не менее, продолжал смотреть.

Практически физически ощущал сопротивление, непонимание, агонию, протест мыслительного процесса. Хотелось и не хотелось спать одновременно. Паузы, игра, диалоги, сюжет - это всё на грани не-существования. Тем не менее, продолжал смотреть.

Начиная с десятой минуты на лице Саске читался активный мыслительный процесс: он правда заставлял себя держать фокус, пытаясь вникать в происходящее смысл, он ведь человек, подросток, наверняка это что-то... э... что он как-то мог, ну, ассоциировать с собой? М, нет. В общем, нет, совсем, ни разу, не-а. А при очередном упоминании бледности Эдварда и его семейства, и особенных глаз, если честно, как-то непроизвольно воротило: вообще-то, и то, и другое было "фишками" самого Учиха Саске, о которых... в общем, он минуте на пятнадцатой словил себя на судорожной мысли о том, что его описывали в реальности как Эдвард. Но он же не такой, он же не... Продолжал смотреть.

В какой-то момент в мыслительном процессе стали происходить одна за другой ошибки, и брови невольно чуть сошлись на переносице, нескрываемо демонстрируя напряжение, стоические попытки сохранять фокус, понимание, хоть что-то. Словно бы эта складка (не на задней точке) помогала ни то скрыть, ни то помешать, ни то удержать процесс запутывания и отказа клеток мозга от работы в подобных условиях; словно они не выходили одна за другой.

Прошло уже столько времени, а он по-прежнему не выключил. Каждую секунду вопросы: "За что? Почему я это делаю? Сколько я ещё вынесу? Когда это кончится? "Я уже могу выключить" неустанно повторялись в голове, причиняя ранее неизвестную форму боли... и каждую новую секунду Саске не выключал, поглощённый этими мыслями и тем, что происходило на экране (спойлер: буквально ничего; происходили паузы; это вне законов физики, но вот оно, Саске свидетель). Он даже радовался лёгкой температуре и не с концами ушедшей боли, потому что... чёрт, они так испытывали состояние и впечатлении Учиха, что... В общем, да.

- Итачи, как вы помните, оказался замечен. саске даже думал что-то сказать или вроде того, но уровень слоу-эпичности на экране была куда более... в общем, требовала внимания больше старшего брата, который вообще-то не должен был вращаться,был недоволен перспективе и явно дал об этом понять. Короче! "Сумерки" задействовали весь аутично-недостаточный внутренний ресурс Саске, чтобы он бурно среагировал на возвращение брата. По крайней мере, сразу.

-  А?... - кое-как реагировал, в слова то ли не вникнув, то лис опозданием поняв их смысл. - У тебя нет времени на парк, а у меня нет... - что-то на экране, прервался посреди фразы, брови напряглись в фокусе ещё сильнее, - желания. И рожки не продают в панке ночью. И вообще-то я не люблю сладкое, - пробурчал, лишь ненадолго переведя взгляд Итачи; формально, потому что фокуса на нём не концентрировал, почти сразу же вернувшись к фильму. И дело даже не в том, что брат таким образом его подкалывал, а младший нашел это достаточно неважным и не смешным, чтобы просто ответить без задирок и яда, отчасти проигнорировав сей старательный индивидуальный оттенок. А если тот уже успел выпить, то о чём с ним разговаривать? В прошлый раз не вышло, хоть тогда Саске и было хреново; так почему бы в этот стоило? Пришёл, так пусть как в прошлый раз: подстраивается.

- Щ-щ-щ! - он раздраженно цокнул, когда экран наклонился, и теперь уже Итачи явно привлекал хоть какое-то внимание к своей персоне. - Такой момент испортил, - ибо всё-таки тем или иным способом, а части внимания, следовательно картинки, Итачи на себя отвлёк, помешав.

Не переставая напрягать бровей, Саске фыркнул, потерев лоб и непроизвольно чуть откинувшись назад. От Итачи несло алкоголем, хоть он "свежий", потому сильно провонять не успел. Непроизвольная реакция. Личное пространство, вы помните.

- Я же говорил, что это... способно изменить всё... А как "всё" описать словами? В общем... Вместо слов, - заметив, наконец, тарелку у себя поверх ног, Саске поставил её на тумбочку. Да, даже не поднялся, чтобы куда бы то ни было отнести. Если вы не  поняли: он настолько сбит с толку тем, что видел, что даже ни слова не сказал о том, что Итачи мало того, что выпившим в кровать, так ещё и продолжал это нагло делать, опять же, посягая на близкое-личное, на территорию и пространство Саске. Вот настолько он сбит с толку, сконфужен и растерян; затянут этим странным, мало описываемым опытом.

Подняв экран вновь, заместо того, чтобы продолжить просмотр, он начал его сначала.
- Это надо испытать лично, иначе... В общем, - отмахнулся, удобнее устроив подушку за спиной, в целом не меняя позы, и обратно уставился в экран.

Это всё так низкосортно и сомнительно. Так и настолько плохо... что хорошо. Раньше Саске не понимал смысла и возможности данного определения в принципе, но вот сейчас... очень медленно, но кажется начинал понимать, что же имелось в виду. И факт того, что часть фильма он пересматривал повторно... Это словно бы делало ощущения ещё более яркими, почти голодными и желающими дальше, больше; мозг одновременно отмирал, сопротивлялся, желал избавления, но и прекращения не желал тоже - одно сплошное нарушение понятного ритма.

"Что за бред я смотрю? Что это за бред."

Того, как к моменту подхода к тому_самому моменту, где прежде вышла пауза, Саске прибегнул к несвойственному ему в обычной жизни совершенно жесту - устроил кончик большого пальца у себя во рту, совершенно расслабившись в бровях и более не пытаясь ничего понять, потому что... да, со второго раза понятнее не стало, как и интереснее, как и... Ладно, он вообще ничего не догонял: ни что происходило на экране, ни в голове создателей, ни в собственной голове, отчего-то не способной выключить; что уж говорить про вещи в квартире, Итачи, его бутылку.

- Я знаю, кто ты...

- ... какое совпадение, мы тоже... - Саске в принципе редко смотрел фильмы, телек так вообще нет, потому привычки разговаривать с собой таким образом не имел. И тем не менее.

Очередная сраная пауза без паузы, даже нажимать не надо, настолько их много... И эта музыка, и лица, и...

- Ну же, скажи это.

- Ты - вампир.

А потом объяснение и что-то совсем ссюрное... Чёрт, Саске даже не заметил, как в потугах непонятно чего немного ближе наклонился к экрану. И как даже Булочка, прежде какое-то время лежавшая, не выдержала его тактильного нервного натиска, смывшись восвояси. И как заместо Булочке солдатню минуту была ни то рука, ни то запястье Итачи.
"Что за бред я смотрю? Что это за бред."

- Это просто не может быть настоящем, это просто не может существовать в природе, - выдал он так, словно это звучала сама клетка мозга. И говорил он, конечно же, вовсе не о диалоге. Сами по себе "Сумерки" - это аномалия. Она не укладывалась в знания Саске о мире, и даже если их можно объяснить психологией и потребительскими запросами... Это не унимало ни вопросов, ни того состояния, в котором юноша себя уловил.

Как до этого дошло?
Как он здесь оказался? Нет.. они...
Стоп... Итачи же переживал этот момент вместе с ним...
Саске, словно немного под чем-то, скосился на брата, чтобы оценить, что происходило у того в глазах; жив ли вообще, или пошёл дальше Булочки, съебавшись не просто с кровати, но из этого мира живых в принципе. Не то чтобы его было,в чём винить. Это ведь даже не конец фильма, в каком-то смысле, всё только начиналось...

- Итачи?... - так, осторожно окликнул, словно бы... да Саске вообще без понятия, зачем. У него в принципе все знания о себе и мотивации пошатнулись, а значит о мире, в каком-то смысле, тоже.

- Ты - мой личный сорт героина, - между тем выдал Эдвард, вызывая вьетнамские флешбеки. Все личные сообщения с цитатами в них поучили голос; первозданный, оригинальный. Так вот о чём они все.

Как до этого дошло?
Что за ссюр?
Почему они ещё это смотрели?
Итачи?...

Проблема, на самом деле, не в фильме вовсе. Явно в них. Как ни крути, как ни посмотри.
Это ведь обычное молодежное кино. Любовь в её тупом проявлении, жалкий налёт мистики, недоработанная интрига, странная игра и так далее - очередная не слишком качественная работа, тем не менее привычно зашедшая многим. Потому, что правда понравилась, или потому, что "плохо настолько, что хорошо, кринжово настолько, что неповторимый предмет в себе". Можно было смеяться, можно было плеваться, можно было оценить симпатией, можно было выключить. Так просто. Это обычный просмотр кино. А для братьев... наверное, если простой просмотр кино становится чем-то подобным, то проблема явна с ними, а не с лентой. Итачи, чтобы в принципе провести время с братом и посмотреть что-то незамысловатое, надо откровенно напиться, а Саске быть уламываемым едва ли не всем окружением, болезнью и чёрт пойми чем, словно бы речь не о фильме, а подвиге каком. И теперь, какая трагедия, посмотрите, драма: наследственные копы и силовики полны драмы. Из-за такого.

Может, потому Саске и предложил?...

- Нуу-у-у.... - если честно, вопрос Итачи поставил Саске в тупик, потому что, ну... А зачем обычно смотрят кино? Да, туповатое, да, вот... настолько аутентичное, и тем не менее. И тем более зачем его смотрят вместе?... Технически, так-то, младший начинал его смотреть сам, потому что старший приспособлен к жизни вне своей работы ещё меньше, чем Саске, и лишь градус какой-то тёмной магией вернул его назад. Если честно, если бы не немного поплавившийся и заторможенный фильмом мозг, это даже навело бы на очень колкие, обидные, болезненные мысли: Итачи настолько противна его компания, что он не может находиться рядом трезвым? Заставляет себя возвращаться сквозь тошноту, чтобы после предъявлять за это в будущем? Не то чтобы даже сейчас у Саске не пробегало подобной мысли, но "Сумерки", спасибо, всё-таки неплохо делали своё дело, справляясь в перетягиванием одеяла на себя. - Для того же, для чего смотрят и другие фильмы в принципе? - только и ответил, чуть поведя плечами.

- И, э... Если коллективный разум не поленился создать со мной мемы, то первоисточник, наверное... не знаю, хотя бы заслуживает ознакомления? - а, да, мемы. Итачи их не видел, конечно же, ну да ладно, это не его дело, интереса не было, а Саске не стремил показывать. Просто отвечал на вопрос: брат был достаточно агрессивным и странным в повадках, потому слишком ходить вокруг-да-около, наверное, не стоило. И не факт, что в Саске в состоянии делать это. Это всё "Сумерки". Вгоняли в. Неторопливо моргнул, не отрываясь от экрана. Лицо не выражало никаких эмоций, кроме воплощения покерфейса и прострации, на самом деле.

Когда брат повернул его лицо к себе, привлекая внимание, брови лишь едва-едва приподнялись, и то не надолго. Младший дёрнул лицо, убирая от себя чужие пальцы, и оценивающе осмотрел брата. Вернее, не так: впился взглядом в сигарету. В. Его. Кровати. Такое даже "Сумеркам" не под силу, их возможности также ограничены и одолеть зарождающееся ОКР под корень не способны. Битва титанов.

Прицельно, не отвлекаясь вообще ни на что, вытащил сигарету из чужого рта, заодно подтолкнув брата к краю кровати. Лишь бы упал и убился, хотя. конечно, ничего из двух глаголов не произойдёт.

- Слабак, - фыркнул. - Как же всё-таки просто тебя сломать, а, мистер образцовый следователь, - да, этот клятый фильм действовал альтернативой высокой температуре с бредом, прекрасно сочетаясь с остаточной формой болезни. Саске это не волновало. Он мозгом не совсем с этим миром, потому чист-честен-характер как банный лист, а детей, как известно, не судят, ага? И вообще. Итачи сам вернулся. И сам себя так поставил, и вообще, и вообще, ай короче ладно.

- Здесь нельзя курить, - и по контракту, и по правилам Саске, и по велению ранее указанного зародыша ОКР.

- Если невыносимо хочется, можешь сгонять на крышу. Могу постоять рядом, чтобы ты с неё случайно не сиганул от... столь изощрённой пытки, доселе тебе неведомой.

Нет, правда: если Итачи действительно хочет, то Саске проведёт его на крышу, предварительно, правда, накинув на себя худи за застежке. Он всё-таки болел, ещё не с концами выздоровел, а на улице не расцвет дня, не лето, на крыше достаточно высоко и ветряно. А если брат передумает... ну, тоже дело его. Саске уже запутался в его настроениях, мотивах и претензиях, а фильм вымотал не успевшие восстановиться ресурсы достаточно, чтобы теперь не пытаться разобраться. Точно не сейчас. Лучше по знакомому алгоритму, потому что Итачи не склонен ни к протесту, ни к отходу от собственных правил, и в итоге всё равно поступит... как привык. А Саске просто хочет понять, как столетний вампир застрял не просто в теле подростка, но и остановился развитием мозга всё там же, умудрившись не убить себя за эту самую сотню лет от постоянного ощущения собственной туповатости... Хотя, на самом деле, в фильме прослеживалось кое-что ещё. Чисто подростковое, но. Саске вообще-то не старик! Но для того надо фильм досмотреть и... вот это будет авторитет от мемов и способность постоять за своё игнорирование света, когда придётся снова выйти из дома. Или хотя бы войти в чат вне молчаливого читателя.

Это вне комментариев.
Слишком много всего за сраную неделю. Слишком много в этом Итачи. Слишком много в этом... Да чёрт подери.
Сказать, что настроение, и без того с трудом заработанное, пропало совсем, провалившись в глубокую яму, полную ярости, яда, обида, самобичевания, ощущения никчёмности и прочих малоприятных, тем более не полезных для развития личности чувств.

Он с две минуты просто стоял на месте, глядя на закрывшуюся дверь, пытаясь понять, что это только что было. Что именно это было. Зачем, за что и... Что это? Почему Итачи... Кулаки сжались сами по себе, пока тело напряглось, а вместе с ним и что-то внутри. очень неприятно, очень горько, очень... даже при всём нездоровом воспитании Саске и его представлении о нормах мира, это - очень ненормально. Это... просто... Он набрал воздух, громко выпустил его, пока зубы буквально скрипнули.

Нет, конечно же Саске не плакал. Он ведь Учиха, он ведь Саске, он ведь то да сё. А наверное даже жаль, потому что быть человеком, к тому же способным выразить себя, выплеснуть и пойти дальше, сработав как нормальный подросток, человеческое создание, живой член общества - это было бы так хорошо. Вместо этого лишь снова ушёл в себя, утонув в пучине мыслей всех оттенков гнева и непонимания, пока его тряхивало. Вовсе не от болезни; уже не от неё.

Без понятия сколько так простоял. Без понятия, как долго игнорировал Булочку, что старательно мурчала и тёрлась о ногу. В какой-то момент взгляд зацепился за ещё не октрытую бутылку, о после медленно проследовал у тумбочке, на которой стояла недопитая. Смотрел на неё с полминуты, прежде чем неторопливо подойти, взять, понюхать. Поморщиться. Глотнуть. Поморщиться снова, кашлянув. Присесть на кровать, собрав под себя ноги.

Снять фильм с паузы и несколько минут (десять? пятнадцать?) глядеть в экран, не улавливая и даже не пытаясь уловить ни картинки, ни диалогов, ни смысла. Изначально его всё равно не было, так зачем пытаться?

"Это ненормально."
Это простой просмотр кино. Не принудительный и вовсе не... Одна и та же мысль о том, насколько абсурдна вся эта ситуация, вся эта неделя (вся его жизнь?). В какой-то момент горло от того, что глотал, перестало печь; Саске даже не заметил. Без понятия, как люди моли это пить и как оно им могло нравиться, но... Итачи же только так терпел его компанию, да? Зачем, для чего - непонятно. "Какого черта мы смотрим это" - "Какого чёрта мы вообще сидит здесь вместе? общаемся?"

Ладно.
Итачи в любом случае уйдёт. На этот раз пускай хоть навсегда; как же рад Саске будет, если эта больная мозоль, что никогда не  проходила и без которой он, если честно, не помнил жизни, наконец отвалится и пройдёт. Как бы долго не пришлось к этому привыкать, буквально воспринимая ощущения мира по-новому... Но чтобы она отвалилась, надо попытаться с ней поговорить; и это вовсе не звучало как отклонение, ведь "Сумерки" при всей своей шизе ни у кого не вызывали медицинских вопросов. Жизнь вообще странная, кому какая разница. Попытаться - ещё раз - услышать слова того, кто воспринимался так долго не просто человеком, а сверх-человеком, теперь так быстро разваливая образ на глазах; дальше даже выставлять не придётся. Сам уйдёт. Саске просто... надо узнать. И всё.

Натянул на голову капюшон худи, он прошёл на крышу и устроился рядом с братом. Ну как, рядом: больше доброго метра между ними. Уселся на корточки, облокотившись спиной о стену, пока взгляд уставил просто перед собой. То, что набрался ни то смелости, ни то смирения - можно приписать это алкоголю; хотя на самом деле это будет лишь отмазкой.

"Твоя жизнь - это кино, Саске. Веди сценарий. Любой сериал должен бесконечно долго жевать."
Ощущение нереальности снова обострилось, словно бы отрезая от него многое и дело своё клубок внутри не своим вовсе.

- Почему тебе так важно заставить меня тебя ненавидеть? За что ты так презираешь меня, Итачи? Ты... если я тебе настолько неприятен, почему ты просто не вычеркнешь меня из своей жизни? - отцу было бы плевать, матерь бы пережила, лишь бы сыновья были живы. Саске - тоже; может быть ему даже было бы лучше. - Зачем ты... поступаешь так? С какого момента ты меня настолько возненавидел?
"В чём моя, чёрт возьми, вина?"
Если даже абсолютного обожания ему оказалось недостаточно.

Это не могло происходить по-настоящему. Вся последняя неделя, а может быть и дольше. Этот день, этот разговор на крыше, что конечно же не стал разговором; как всегда. В одни ворота. Больше походило на странную запутанную мелодраму для сомнительной аудитории, где ты не получишь ответов, пояснений к лору или ответы на возникающие по меру сюжета вопросы. Просто происходим рандомный набор событий, и сколько бы ты не пытался разобраться вместе с главным героем - не получится. Ответа "я знаю, кто ты" - не будет, потому это знание не принесёт за собой никакой экнциклопедический справки, никакой заметки.

Итачи умел лгать и делал это часто. Саске не умел и не пытался научиться. Итачи смирился со своей клеткой, выстроив из неё гордую крепость, в то время как Саске изничтожил всю почву кругом, чтобы сделать подкоп в никуда, расшатанный смирением. Итачи умел обещать и умел избегать своих обещаний, как и ответов на вопросы. Саске не интересовали ни обещания, ни отсутствие ответов, потому он продолжал задавать вопросы; если надо - себе. Итачи умел уходить, Саске умел оставаться. И обоих роднило вбитое в душу и голову: горы не нужно сворачивать, однако через ниж можно проложить тоннель или раскрошить их на строительство.

Слов брата Саске не понимал.
Они не имели смысла. Они словно вырваны откуда-то. Из сценария, их какой-то ни то трагикомедии, ни то любовной истории, чёрт пойми. Саске не спрашивал об этом, а в совокупности со всем, что видел с детства, не имел ни единого повода верить и понимать тому, что Итачи говорил. Потому что это не ответы на вопросы, не отрицание, даже не обход вопросов, это... Что?

Или дело в том, что Итачи говорил слова, абсолютно противоположные тому, что выражал на протяжении многих лет. Несуразные, не клеившиеся. Ни с его действиями, ни с его прежними словами, ни с его глазами; ни с тем образом, что выстраивался в голове младшего брата на костях прежнего, едва ли не абсолютного божества, на деле давно потрескавшегося и лишившегося дорогой отделки. Богов нет, идолы разваливаются, а Итачи, как собирательный образ в его жизни...

А может быть дело просто в том, что Саске не доверял ни алкоголю, ни выпившим людям. Или не доверял Итачи. Боялся доверия Итачи, в какой-то момент поняв, что его доверие брату никогда не оборачивалось ничем... помогающим; доверие топило, доверие обманывало, словно бы давало гарантии и обнадёживало, а по итогу... И...

Как же хотелось выкорчевать из своих костей насовсем. Все образы на образах, всё влияние. Стать свободным, не обманываться; не думать - даже плохого - и не придумывать того, чего на деле нет. Ведь Итачи всё равно, детская увлеченность ходящей хвостиком собачонки не может быть вечной, и за этим - это нормально - не обязано наступать ничего. Даже привычки издеваться, словно бы в дань и удовольствие и... что это за бред?

Они не дети. В Саске с годами поубавилось и обожания, и эмпатии, в то время как своё - сквозь сопротивление - успело прибавиться и пустить корни. А голос брата всё равно работал какой-то чёртовой магией. Не суть важно, выводило ли это из себя или дарило какие-то надежды; правда, это совершенно не важно. Суть в том, что они не дети. И возрастом меняются и предпочтения, и интересы, и способы взаимодействия с миром, и туева куча вещей. И этот чёртов шёпот... Саске не способен распознать его. Не слышал прежде, а если даже и слышал, то теперь совершенно не понимал, что он значит: издевался ли Итачи? Играл ли? Пытался ли что-то донести? Честен об, в каком-то смысле, очевидном? Что это значило, почему после всего того, что и как делал, он теперь вёл сея так...Алкоголь, конечно, дело в нём. Непременно в нём, вот только брат, судя по всему, пил не настолько редко, чтобы полбутылки с концами его скосила, а если бы и скосила, то вёл бы он себя совсем иначе. Не Саске, конечно, судить: он в принципе сегодня выпил один из первых раз в жизни, и разнесло его достаточно неплохо, чтобы принимать всё происходящее говно, но... а... чёртовы мурашки. Чёртовы реакции на брата, что были повсеместно милым. В детстве. Но они не дети. Раздражало, как же раздражало; даже больше, чем этот непонятный, невозможный шёпот, что совсем запутал.

Итачи нарочно. Он знал.
Он издевался. Нарочно.
Ни одного ответа, никакой правда, только больше еда на "отвали, на, обгладывай, путайся в домыслах и фантазиях ещё больше (пока мне всё равно)". Саске не в том состоянии, чтобы воспринимать всё прозрачно, чтобы понимать; его только начинало накатывать осознание произошедшего неделю назад; он вообще-то буквально с болезненной койки; он вообще-то ещё юный совсем и, чёрт подери, не в стельку далеко, но пьян. А ещё у него внутренняя иерархия, отдельная вселенная со старшим братом, и с учётом всех прочих факторов юноша в ней просто погряз, терялся, тонул, застревал ещё глубже и...

Тупая мелодрама без проработки главных героев.
Кажется, они пытались посмотреть сегодня именно такое?...
Спойлер: Итачи не выдержал, ушёл, с трудом вернулся, конечно еж выпившим, и теперь снова смотрел в сторону двери; последнее лишь вопрос времени, разумеется, иначе не было и не могло быть, но с учётом общего жанра и сорта дерьма, иронично, да? Впрочем, от себя... нет, от Саске, он сбегал точно также. Куда более умело и изощренно, чем от дерьмового фильма.

Саске ничего подобного не ожидал, потому предсказуемо выпал, не сразу поняв, что вообще посходит.
Это... влияние алкоголя? Итачи настолько мало надо, чтобы за всяких девиц сошел даже собственный брат? Почему именно подобное пришло в голову и... Вообще-то, Саске в рот е*ал эти "оттенки поцелуев": печаль, радость, вынужденность, чёрт пойми что. У него в этом не то чтобы большой опыт, не то чтобы великий интерес и не то чтобы анти-тактильность, а болезненная страсть к уединению с собой, располагали к этому. Потому он не мог описать ни характер, ни мотивы, ни что там ещё обычно вкладывают в поцелуи. Да привкус алкоголя, да, остаточный вкус сигарет - к слову, ужасный, как вообще можно в себя такое... Но... Ему слова Итачи не понять, а они вроде бы как имели шанс на смысл, а тут-то... Невозможно не сбиться. И если бы не алкоголь, делавший всё немного ватным и ещё более далёким от Саске, чем обычно, то он непременно заеал бы Итачи вот просто так, с ходу. И даже послал.

Вообще-то, он так и планировал, так и собирался. Просто чёртовы мурашки по спине, да вообще по коже; как в детстве, но уже другие ведь. Вы помните: дети росли, и то, что тратковалось раньше одним, теперь значило другое... чертовски сложно, Саске это ненавидел. Однако осевшим где-то внутри шепотом, а ещё странно проскользнувшей вредностью, не оттолкнул, не ударил, даже не укусил, хотя и такая мысль проскользнула одной из первых; чтобы после ещё и треснуть, высказав всё, что на самом деле о нём думал. Увы.

Это что-то настолько странное и сюрреалистичное, чисто по факту, настолько не входившее ни в планы, ни в вероятности, настолько не по ситуации и в неё в принципе никак не вписываемое, невозможное даже в воображении, что... Саске поцелуй обрывать не поторопился, вообще-то даже ответив на него. Без горечи или радости, без непонятной лирики, потому что откуда ему знать? Едва ли поцелуй может и должен передавать безумие, презрение, самобичевание и непонимание озвученных им вопросов, хах? Впрочем, тогда люди не стремились бы целоваться вообще, и по улицам ходить, как и фильмы смотреть, стало бы чутка менее противно. Ещё бы так блестящими вещами и сексом, но там уже прямая дорога человечества в могилу, чёрт с ними.

Итачи лжец.
И эгоист.
Совершено плевать он хотел на других. И на Саске тоже.
Самоуверенный. Может быть излишне, может нет (раз работало, значит имело место быть).
А ещё... трус ли?

Руки, что сначала хотели с силком отпихнуть и заехать кулаком, сжали майку (уже даже не важно, Итачи она или Саске, братьям нормально делиться).

Это ведь жестоко: проделывать с братом всё, что было прежде, а теперь заворачивать нечто подобное. Алкоголя усугублял, вроде бы давая объяснение, но ведь на деле-то... Он и трезвым не спешил уходить, а издеваться над личным пространством и даже социальной сетью, что вообще-то солений оплот свободы Саске... какого чёрта? Он снова вылил на младшего дерьмо, и снова оставит разбираться с этим, испарившись в своей доминирующе-хозяйско-пафосно-загадочной манере в закате. Не давал гарантий, не обещал ответом, да и, вообще-то, не должен,блядь, нихуя. Но что делать Саске? Как ему разбираться и.. Итачи ведь сам не знал, что теперь делать? Вне стандартной игры в память рыбки. Он сейчас, когда после полбутылки целовать, блядь, младшего брата, что вообще-то задавал ключевые для всей своей дальнейшей жизни вопросы, думал о том, что сам будет делать дальше? Как разрешил эту ситуацию? Какие будут его шаги, а не Саске? У него имелось решение или ответ? Какого чёрта он решил, что имеет право на...

Наверное, потому ответ Саске и не вышел неловким или зажатым, хотя ощущал он себя приблизительно так; только ещё поплывшим от алкоголя, волнения и непривычки. Это вовсе не вызов брату повести черту, вовсе не плевок в его правила чертовой игры, в которую младший всегда втягивался, не имея права ни отказаться, ни даже знать о том, в чём её суть и что она вообще проходит.

Итачи сделал что-то тупое, заигравшись - ну вот, а что, если получит такой ответ на своё действие? Не нервный и не истеричный, допустим. Встанет и уйдёт? Осечется? Что он сделает дальше, хах?

Вечно это длиться не могло, потому, когда подхваченный поцелуй всё-таки прекратился, Саске не поспешил отдаляться, близко-близко прошептав одними губами и глядя в чёрным глаза, что страшнее всего, что он видел, и от того незаменимы, даже если размыты спиртом:

- Что мне делать, Итачи?

Конкретно в этой ситуации. С ответами. В принципе по жизни. Что сделать, чтобы Итачи был счастливым. Здесь и сейчас. В принципе по жизни. Чтобы перестал презирать Саске. Что делать - здесь и сейчас или в принципе - чтобы отвязаться от этого дерьма. Десятки других трактовок этого вопроса. Очередного. Такого же - да? - бессвязно, как и фразы брата, как и его выбор действий. Пускай Итачи отвечает на вопрос так, как и о чём поймёт его; как сам посчитает нужным. Хотя бы на него... хотя бы как-то... Он не может не ответить. Хоть как-то.

Саске сделал так много шагов, обнажил то, что озвучивать не решался никто никогда из них... да пускай хоть магия алкоголя. Плевать. Если это что-то даст, в благодарность младший готов был стать самым верным последователем алкоголизма в качестве платы и благодарности. Не о чтобы это будет хуже того, что уже происходило в его голове и психике.

Насколько иллюзорна сама мысль о том, что Саске может быть свободен? У его имелся хотя бы шанс?

Собственное сердце не подводило, заботясь о разгоне крови и выживании: стучало как сумасшедшее, хотя сам Саске, казалось, оставался абсолютно и совершенно спокоен; этот навык он оттачивал замечательно изо дня  вдень, из года в год. Фамильный. В нём, непременно, достигнет непревзойдённых высот, может быть даже сравнявшись с Итачи. Отец читаем, пускай только своими и по-своему, но эти...

Почему?
Они не евреи, чтобы вопросом на ответ, но раз Учиха, то можно и как евреи. Как угодно можно, лишь бы не нормально, не по-людски, как можно более криво. Значит, можно и так.
А всё-таки: почему?
Саске в состоянии, у него много вариантов, и выбрать можно любой - не окажется ложью.
Потому, что может. Просто поэтому.
Потому, что вырос и тоже кое-чему научился. Просто поэтому.
Потому, что больше не боялся разочаровать, ведь уже соткан из этого. Просто поэтому.
Потому, что это его маленькая месть и тяга насладиться реакцией робота на результат, вышедший за пределы программного алгоритма. Просто поэтому.
Потому, что хотел. Просто поэтому.
Так трудно выбрать; и так бессмысленно. Итачи ответ не поможет, а если и поможет, то хотя бы поэтому Саске его не даст. Да, его же картой. Разве не этого от Саске ждали, не в это тыкали носом, обесценивая?

А сердце всё равно стучало. Близость брата позволяла отметить: и его стучало тоже. Значит, Итачи вышел из зоны собственного контроля, значит, он в одинаковом положении в своей бесполезности здесь и сейчас, на одном уровне с Саске.

Когда "двери" возможности уйти закрылись, стук стал ещё сильнее, буквально отбиваясь в висках, а стена за спиной, как и братский лоб, показались невероятно, ненормально твёрдыми, словно бы издёвка. Словно сохранение в игре, где ты делаешь выбор, и тут же получаешь последствия, мол: выбор сделан, он привёл к [заготовленное развитие]. Вот только это не игра; не та игра, что выключается в двух кнопок.

Холодно-жарко. Стук-стук. В груди, в венах, в ушах, в висках. Внутри всё натянуто и грузно, но неизменно - вроде бы - снаружи. Старые реакции и триггеры по-прежнему в нём, но Саске не позволит мы быть срабатывать как... все всегда; все эти разы и годы прежде. Между ними есть разница. Самопровозглашённые работы ограничены в самообучении, а такие, как Саске...

Наблюдая за реакцией Итачи и тем, что с ним происходило, юноша терялся. Чужой образ распадался, куски отваливались, некрасиво и бесповоротно. Незнакомо, неожиданно и так... завораживающе. Может быть, именно это брат ощущал, когда запускал свои сценарии - удовлетворение, граничившее с удовольствием? Теперь, когда Саске выдал что-то не то и не так ("не то и не так" - это ведь всегда было их любимой оценкой его попыток), возведя это на новый уровень, настоящий, он наслаждался недолгим, но таким редким и исключительным моментом. Он готов поклясться всем, что него имелось: Итчаине ожидал, Итачи не знал, что делать; Итачи злился на то, что сделал, и на то, что Саске, как делал это прежде, не "отменил" его своевольное действие, откатив своим собственным назад, словно ничего нес лучилось, всё можно. Это не почти случайно сломанная в детстве рука, в конце-то концов, да?

Будь Саске помладше, то извинился бы, проникнувшись сочувствием: Итачи не знал, что творит, или творил, потому что устал, и бла-бла, бла-бла, ещё тысяча и одно оправдание старшего, что он способен сочинить пособием в трёх томах лучше прочего в своей жизни. И может быть позже - непременно - снова сделает это, вот только не здесь и не сейчас. Здесь и сейчас Саске в самом деле немного как Итачи, и речь вовсе не о внешней схожести двух братьев.

Чем более странно, неестественно, выстрадано, неуместно смялся Итачи, тем более спокойным, казалось, становился Саске, просто позволяя тому выражать себя. Никак не мешал, не перебивал, не возмущался, ничего (пока) не спрашивал. На деле просто ощущал такие диссонанс и прострацию, что... а что ему делать, как реагировать? Он ведь уже спросил об этом, и не то чтобы за полминуты у Саске откуда-то мог появиться ответ, которого он и до этого не знал. Это... так глупо, так странно, так непривычно. И только сердце продолжало стучать быстро-быстро, гоняя кровь, пока Итачи - почти пугающе в своей не свойственности - нагонял по телу мурашек; ни то смехом, ни то дыханием, ни то близостью, ни то чёрт пойми. Алкоголь в минуту не выветрился, как ему это обычно приписывали в "минуты стресса". Видимо, снова ложь.

- А у тебя на меня разве встанет, чтобы переспать, нии-сан? - выдал он совершенно ровным голосом негромко, и звучание его включало буквально всё. Безразличие, испуг, забаву, вызов, прострацию, непонимание, издёвку, искреннее любопытство, озорство, глупость, сарказм, осуждение - там было это всё, а выбрать, что услышать, можно по желанию, по нужде. Саске не знал, что творился в голове Итачи, а судя по тому, что тот и сам не совсем в курсе, то и смысла понять неизменно не наблюдалось. Хотя так (неизменно) (как всегда) хотелось.

Это, конечно же, вопрос. На него, конечно же, можно дать ответ. Любой. Можно даже съязвить, мол: "Если ты сильно постараешься, то почти готов поверить в твой успех" и всё такое. Вот только, на самом деле, сказанное Итачи - это его вторая шибка, потому что вопрос Саске формален и не нуждается в ответе: сам факт его существования, того, что его задал, озвучив, лишало старшего смысла отвечать. Пинало в то, что тот сделал, и обесценивало все старания. Не выкарабкаться, нии-сан. Просто признайся, что не подумал; что не прав. Только и всего. И оно же - у Учиха, у Итачи - самое сложное.

Если честно, то нервничал. И это давалось непросто, несмотря на алкоголь, "сам так завернул, так отвечай" и отрешенность, словно бы настоящее нереально. Потому пальцы непроизвольно завозились с тканью чужой майки.

- Итачи, ты заигрался, и теперь сам запутался в собственных же правилах, загнавшись, - выдох вышел достаточно шумным, но Саске плевать. Он должен сказать, он скажет. Он - не Итачи. Если тот не способен дать ответа, если тот не способен на столь многочисленные вещи, то... Саске - способен. "Дополняя", да? Нет. Заполняя недостающее. Это очень разные глаголы. - Отвечу тебе, раз ты мне не способен. Все ошибаются.

Набрать больше воздуха, а сердце пускай как угодно стучит. Саске уверен, что знает, как поступит Итачи, и это, если честно, успокаивало и придавало сил, насколько бы виноватым - за правду и то, что не промолчал, не был таким, как они привыкли (призывая при этом к обратному) - себя не чувствовал после. Ведь когда робот находит что-то вне алгоритма, он даже если не способен что-то поделать с этим самостоятельно, в состоянии хотя бы найти ошибку или блок, в котором она была совершена: удалить или забросить в карантин, если это критическое. У Итачи всегда один метод.

- ... даже ты.

И, если счетно, хотя бы ради этих слов оно всё того стоило. Это правда приятно.
Потому что Саске прав, и знал это как никогда чётко.
Слова и оправдания Итачи не важны. Он уже проиграл в этой небольшой игре; вовсе без вмешательства Саске (которому достаточно просто существовать, чтобы брат раз за разом запускал игры с одинаковыми сценариями, и они вроде бы как ходили по кругу. Assassin's Creed или Far Cry, где при общей сути менялись разве что декорации; только тут на них двоих).
Чертовски приятно.

У нормальных людей определённого склада подобное могло бы называться заигрыванием, флиртом, понтами; правда могло, любым из. Но Учиха целом и братья в частности относились к существам хоть и хомо сапиенс, а немного иной формы развития, потому у них на всё свои трактовки и призмы. Норма не норма, насилие не насилие, крепость уз не доверие и так далее, и так далее. Потому были ли это флиртом, были ли это заигрыванием, было ли это понтами? Ну как сказать: да нет наверное возможно могло бы быть, лишь бы только не как нормальные люди, не разговорами и не раз и насовсем.

- Так это всё-таки имеет значение? - ни то удивление, то ни издёвка, ни то бесстрастие. Самая предсказуемая из словесных реакций брата, и уже совсем не смешной ответ Саске, если капнуть вглубь. Нет, правда: при подобном раскладе, разве имели бы эмоции, желание, ощущение или мысли Саске хоть какое-то значение? Разве не как все предыдущие сотни раз, когда веса у них не было? Разве имелась разница бы, в самом деле? Смотрите-ка, таки да, таки вот какое откровение! Разве что... всё равно упрётся в эгоизм Итачи, простой, оправданный и... Да, в общем-то, плевать. Саске понимал, что ничего не понимал, и знал, что ничего не хотел, хотя.

Даже в этом, даже несмотря на тупик, даже несмотря на столь откровенный удар старшему под дых, всё вернулось где и положено быть где только и могло. К его лжи, к его непониманию, к его... Итачи сам понимал, где истина, а где ложь? Он сам слушал свои слова? Он сам пытался отыскать смыслы, связать или... Продолжал ведь издеваться, да? Как бы Саске не пытался и что бы не делал, что в далёком в прошлом, что в прошлом, что сейчас, обратного добиться не выходило. Видел ли младший бога, образец, дьявола или (самого любимого на свете) человека - всё всегда выходило одинаково. Даже сейчас, как оказалось, когда Итачи сам загнул себя в тупик и едва ли не молил о помощи, прося подыграть и снова взять на себя ответственность; Итачи её не любил. Ведь даже у него на работе её чунь меньше, чем могло показаться. Но об этом удариться в рассуждения можно будет позже. Сейчас всё не о том, сейчас...

Саске ощущал, как тяжело становилось где-то в лёгких, как словно бы собирался ком, едва ли не булыжник. Как он надавливал. Сердце продолжало нервно стучать, алкоголь и чужая близость кружить, и всё это било по вискам, вгоняя одновременно и в панику, и в абсолютное беззаботное знание.

"Ты моя ошибка" = ты особенный (ты виноват?)
"Я послушаю твоё желание, я уйду" = это то, чего я хочу, я хочу уйти, ты мне не нужен (ты виноват?)
"Я тебя не ненавижу, я не презираю свою единственную допускаемую ошибку" = ты моя ценность, останься (ты виноват?)
"Смысла нет, всё поздно" = я перезапускаю всё вновь, читай это до повторения (ты виноват?).

- ...

Чего Итачи от него хотел? Зачем опять мучил? Отталкивал, при этом говоря слова абсолютного значения, словно бы желая, чтобы Саске не среагировал на эти отталкивания... Чтобы можно было оттолкнуть самому, но всё равно приманивая? Что? Сколько? Ради чего? Как Саске это трактовать, он... так быстро устаёт и выматывает, сейчас не стало исключением. Он не знает, чего от него хочет Итачи; никогда не знал. Только раньше было просто, а с годами сложилось: мыслей стало  больше, возможностей, способов... много чего ещё. Итачи не знал, как это всё учитывать, работая по старым алгоритмам? Хотел попробовать? Что? Что, чёрт подери? И какого черта...

Смотрел в глаза прямо, всё также не мешая, не перебивая и улавливая каждое слово, сколько бы состояние не усугубляло восприятие; может, не усугубляло вовсе, а помогало, облегчало? Без понятия, не задумывался. Поняв, что Саске уже не тот, что всё это время думал, снов решил запутать его, пихнуть и поступить как всегда? Виноват-не-виноват, с тобой и без тебя, во имя блага не без вины... Что за ерунда? Как Саске с этим, сбитым в кости, в подкорку, настроенным реагировать ни за что на свете не упускать, жить? Итачи на самом деле конечно же не волновало. Может быть в прошлом - далеком - было иначе, и Саске помнил почти каждую секунду того прошлого, хотя вообще-то как таковой памяти и воспоминаний о детстве у него мало... так что пошло не так? Почему не получать отпустить и переключиться? Он ведь, казалось бы, даже нашёл себе некоторое подобие (нормальных, живых, не дисфункциональных) друзей, имел так много дел, а старший брат был счастлив в своей супружеской жизни с работой, где Саске могло заменить кто и что угодно; его ему в подкорку не вбивали, не вешали на стену, не зачитывали мантрой.

Почему этот ублюдок вёл себя так?

Когда Итачи замолчал, Саске на какое-то время опустил глаза вниз, разглядывая собственные руки на коленях; без фокуса, так просто. В его голове десятки мыслей: они все путались, связанные и бессвязные, глупые и очень глубокие, далёкие и проявившиеся только сейчас. Как он вообще смел говорить такое? Делал вид, что не знает, подливая огонь; потому что кто-то когда-то разлил что-то на него самого. Цепочка. Кровь. Учиха.

- ...

Без понятия, сколько времени прошло для остального света. Плевать. Остальной свет слишком большой, а младшему бы со своим незначительным жалким мирком разобраться, прежде чем интересоваться "открытым миом", как его называли в играх.

Лишь только в какой-то момент, непроизвольно сжав кулаки до такой степени, что лунки останутся на ладонях, он заговорил, всё также глядя на руки, но на деле ни на что вовсе.

- Всю жизнь, Итачи. Всю жизнь я ждал тебя. И был готов сделать всё, лишь бы ты пришел; хотя бы ненадолго. Я был готов следовать за тобой куда угодно, сделать что угодно, я... если бы ты сказал мне, что продажа меня цыганам принесёт тебе счастье и заставит гордиться, или чего-то добиться, еще большего, чем ты уже... если бы ты просто сказал, что тебе это надо, я бы даже зная, что это очередная ложь, не стал бы возражать. Если бы однажды ты решил избить меня, не ограничиваясь случайным подведением к перелому руки, я бы... и это со временем понял, ведь у тебя на всё есть причины, как я смог бы в этом усомниться? Если бы ты сказал, что чёрное - это синее, потому что так оно в твоей вселенной, то пускай, это всего слова, какая разница вообще, как их называть, мир от этого не поменяется и вещи не перестали бы быть самими... И ты теперь, ублюдок, спрашиваешь, обвиняешь, хочу ли я, чтобы ты ушёл насовсем?  - если это просто пьяный бред, подростковые эмоциональные качели, обиды, драма - да что угодно, Саске плевать. Он не думал о том, что подумает Итачи, как затопчет и унизит, как высмеет, как развернётся и уйдёт, потому что... всё уже не в порядке, всё уже не под контролем. Тот хотел вернуть ситуацию в свои руки? Хорошо, Саске ему поможет; в очередной раз. Даст больше, чем тот намеревался получить. Получит всю почву, что, имелось у младшего при себе, если уж на то пошло. Пускай в этот раз "очередной раз" получит особый вес, пускай... в самом деле станет последним? Саске мог бы молчать годами, принимая всё и деля это своей нормой, но сегодня Юпитер и Марс не сошлись во врата Венеры через Луну, потому пускай. Надо было думать, когда имеешь дело с младшим глупым братом, что прежде с такой охотой вёлся и участвовал во всё, что закручивал Итачи. Саске не трудно самоотдаться ещё раз. Возможно, на этот ему и самому станет легче. Хотя бы чуть-чуть. Только жаль, что выпил не слишком много, чтобы не помнить и... а, впрочем, нет. Так даже лучше.

- Даже если я хотел, чтобы ты исчез из моей жизни, даже если с каждым днём это желание возрастает, я... От того, что ты уйдешь, не исчезнет всё то, что вбито. Не исчезнешь ты. Не сотрётся память, а потому мне никогда не будет всё равно (как тебе), я... - Саске был чертовски плох в выражении собственных мыслей, когда речь шла о собственных переживаниях или эмоциях; кода надо было презентовать это Итачи. Тем более никогда не делал это выпившим. Тем более после столь длинного странного приключения, включавшем частичную амнезию, наркотики, простуды, бред сивой кобылы и целующего его брата, разумеется, просто так, за что теперь пытался сбросить всё на Саске и заставить прогнать. Чем юноша подобное заслужил? Почему иначе не выходило? Как ему это разбирать? Откуда вытягивать что-то хорошее, силы на это всё, если даже после такого долгого "перерыва" из него снова словно бы нарочно выкручивают всё, путая и не давая шанса? Говоря, что вес действия плохи: осуждение - "да, я ублюдок, но ты смотри, я тебя не ненавижу, как смею, ты моя ошибка"; человеческое сближение - Итачи не способен вытерпеть его с братом, предпочитая приходить бухим зачем-то, заместо того (что, что его дёрнуло???), чтобы не приходить вообще; призыв разойтись разными дорогами, когда безрассудно и жестоко обрушил столько всего за несколько минут... Это слишком несправедливо и сложно. Саске переполняла обида, усталость, желание покончить с этим, навсегда освободиться; забыть. Мог ли Итачи помочь ему забыть то, что и было, собственно, жизнью Саске? Способен подарить ему это очищение разума, это прочистку памяти, эту форму амнезии? Мог ли дать ему что-то, что заставило бы Саске наложить вето на это всё, чтобы больше никогда, никак, ни разу, ни за что, ни при каких обст...

А ведь правда.
Возможно, было.
Ублюдок сам сказал.

На какое-тов время он снова замолчал, от нервов, напряжения, противоречий или попытки представить то, что вырисовывалось только в виде blank paper, как ни крути, что-то совсем оторванное, прикусил и зажевал нижнюю губу, не имея в своём распоряжении ничего больше. Ладоней от давлении напряжения, как и словно бы накрывшей их анемией алкоголя, почти не чувствовал. Только сердце тук-тук. И чужое тепло. И собственное отчаяние. Такое забавное. Такое ничтожное. Такое... подвижное. Саске никогда не сможет достучаться. Он никогда не ощущал это настолько ясно, чётко и твёрдо; осязаемо. Это невыносимо. Подросткам полагалось заботиться и занимать себя иными вещами; даже в этом что-то пошло не так. "Что-то пошло не так" - это, значит, такой для себя ответ состряпал Итачи? Что же, пускай. Его, действительно, не должны волновать ни вопросы, ни ответы. Он ведь не Саске.

- Ты прав, Итачи... наверное, - негромко и ровно, прежде чем решиться поднять глаза, наконец разжав кулаки. Плевать, что ладони щипало.

-  Нам стоит переспать, а после мы ничего не порешаем. Ты просто уйдёшь... как всегда, - как-то фатально, решительно и очень грузно. Голос вот-вот обещал съехать, но отчего-то умудрялся сдерживаться. Учиха не пальцем деланные, всё-таки. - Только на этот раз навсегда, потому что мы не найдёмся с ответом, что делать после, и приумножим отвращение настолько, что... - всё-таки сглотнул, спасибо хоть, бесшумно и не слишком заметно. Саске казалось, что он спит, потому что ничто и прежде не могло быть настоящим, а уж теперь-то точно. Он никогда не говорил ничего подобного в своей жизни, вообще-то не планировал и даже не думал в подобном направлении, но... Что же, Итачи предложил выход, хоть какой-то; Саске лучшего придумать не смог. Вышло как-то так. - Если ты мне снова не соврал, то так и будет. Мы никогда не отмоемся, это презрение не... то, что можно будет отмыть светлыми воспоминаниями или воспитанной привязанностью, - ком между тем легче не становился, давление просто огромно, и алкоголь очень странно это всё мешал. Наверное, к лучшему.

- Внизу ещё осталась не начатая бутылка, - не то чтобы Саске вообще когда-то хотя бы отдаленно похоже кому-то фактически предлагал и подводил, что само по себе отвратительно и стыдно, вызывая смущение и раздражение; тем более старшему брату, Учиха Итачи, на которого Саске с детства реагировал.. по-особенному, не в силе это контролировать. Вот и сейчас краснел, на самом деле с трудом заставляя и голос держаться, и взгляду смотреть прямо в чужие глаза. - Возможно, поможет.

Саске не шутил.
Он хочет, чтобы Итачи исчез. Он хочет забрать свою жизнь обратно. Все ошметки, что найдётся. Но для этого ему надо отрезать все возможности, хотя бы малейшие, того, что вздумает поступить... как и поступал всегда. Они ведь оба больные, да?... Итачи сам повторил и снова вбил это сейчас, что в условиях полного сюррелаизма звучало более чем убедительно. В конце-то концов, больше-то и зацепиться не за что: рационализм Саске, как и его попытки сделать нормально, остались не оценены; снова. И перекатились в негласные обвинения его же самого.

- Мне больше нечего тебе отдавать, это последнее, а значит... Будет справедливо, если, раз тебя всё устраивает, хотя бы мне дать шанс попробовать жить вне этого долга без тебя на подкорке, раз не ненавидишь. Забери всё с собой и проваливай.

А Саске что? А он ничего.
Наверное, он потерял контроль ещё той ночью. Когда, не сделав ничего плохого или неправильного, по сути, не сделав вообще ничего, кроме как перемещения себя в иную локацию, он потерял контроль над всем. Абсолютно. Душой, телом, разумом, временем, жизнью, правами, правдой и ложью, даже над болью - лишился контроля; всего, что только мог быть. Саске не знал, кто, что, зачем и почему сделал то, что сделали; он без понятия, сколько раз и чем его накачали, он без понятия, какова цель, он без понятия, есть ли это где-то в частных архивах, он без понятия, отымел ли его кто-то и сколько людей вообще было задействовано; он без понятия, почему так легко отделался и почему всё кончилось так, как кончилось. Лишь одна чёрная пелена, в которой лишь в начале имелись звуки, вспышки и запахи. После - лишь тьма, звуки и, изредка, ощущения. Которые были, но которых не помнил.  Наверное, с тех самых пор всё это и было ненастоящим; или не имело значения; или повлияло на Саске таким образом, чтобы... пустить всё туда, куда оно зашло. Знать, что не готов, но мог - раз мог, то какая разница.

Ему хотелось выбраться. Хотя бы из одной из ям.
Итачи - самая знакома, странная и неразрешимая.
Он так долго обожал и опирался о него, что даже когда брата в жизни осталось совсем мало, это неизменно сидело в костях, травмируя и усугубляя. И вот теперь... В самом деле, как ещё избавиться от этого? Как перечеркнуть? Пускай оно вызовет внутренний протест и боль, пускай Учиха будет копаться в себе и винить себя, но он хотя бы никогда не будем смотреть как прежде. Не будет ровняться. Потому ли, что Итачи того не будет, или потому, что именно не будет дотягивать сам, однако планка наконец упадёт, дав Саске волю в выборе передвижения. И путь его будет своим, свободным; настолько, насколько это только возможно в его случае.

Для Итачи это точно игра. Он не серьезен. Он не ценит Саске.
Он с дуру, вне умысла и просто так сделал то, что сделал, предложив даже не на слабо, даже вовсе не предложив.
А Саске взял и дотянул это до чего-то серьёзного. Для Итачи ведь это не будет значить ничего, он выйдет чистым как всегда, а для Саске оно будет значить слишком многое. Потому клин клином. В конце-то концов, разве такими темпами до этого не дошло бы рано или поздно, разве, однажды напившись, Итачи не зашел бы дальше поцелуя, чтобы как всегда: появиться в чужой жизни брата после долгого отсутствия в ней, встряхнуть его, забрать всё собранное и исчезнуть вновь? Разве всё не кончилось бы также? Тогда лучше так. Здесь и сейчас, пока он молод и имел время оправиться, пока сможет после начертить свой путь. И даже если вдруг той ночью кто-то его и поимел, то... Саске не помнил, а значит в самом деле отдавал - осознанно - последнее, кроме смерти-жизни, что у него оставалось. Ведь даже, как, аккаунт, посмотрите - и тот ему не принадлежал, и тот по щелчку Итачи способен пойти наперекосяк.

Сюр должен стать таким, что не поверить, а Саске и не верил. Всё смешалось и перестало иметь смысл.
Он просто хотел... а хотел, собственно говоря, хоть что-то?
Всё кругом лишь дымка, не-правда и хруст, треск, гул.
В какой-то момент он достал чашку, взял у брата бутылку, прежде чем вернуть ему. Ничего не говоря и даже не смотря на Итачи, ни то бледнее бумаги, ни то краснее помидора, растворил в чашке несколько обезболивающих и залил немного сиропа от кашля. Так должен пьянеть быстрее, так... Нет, Саске не намеревался забывать ни секунды. Он запомнит каждую. Просто... если вещи, что слишком ценны для него, слишком глобальны и просто с л и ш к о м , ему нужна помощь (Учиха, мать вашу, давно пора всем семейством). И дело вовсе не в сексе как таковом, к которому Саске имел прагматичное отношение, принимая как есть, пускай даже сам пока им не занимался.

Это так глупо.
Ками-сама, как же это глупо.
Бум-бум, стучит в голове, стучит сердце, сбивается дыхание. А оболочка леденеет.

Чуть позже присел рядом с братом, не глядя на него неизменно. Тот пил из бутылки, Саске из чашки - цирк уродов, для которого даже они оказались слишком, судя по всему.

На вопрос никак не среагировал, глядя на пальцы своих ног и мирно попивая№ достаточно торопливо, впрочем. Так быстрее опьянеет, а как быстро отпустит - плевать. Алкоголь делал Саске ещё более спокойным, чем обычно, но важно не это: он и реальность отбрасывал ещё дальше, что... Не очень хорошо, ведь надо всё запомнить, но причисление восприятия к сюру поможет сделать первые шаги; не убежать, не обвинить себя больше имевшегося.

- Мне засчитать это актом насилия над тобой? - только и отозвался бесцветно, сколько бы сверху яда не было, в какой-то момент. - Ты не обязан этого делать. Ты вообще ничего не обязан. Всё как всегда.

Нет, Саске не уверен. Он сейчас ни в чём, блядь, не уверен, и спасибо, что не пьющий и молодой организм быстро всасывал мешанину, не имея иммунитета и вспрыскивая сразу в кровь, уже немного подпитую.

Прошло на самом деле не так много времени, прежде чем чашка опустела и Саске посочувствовал то, что и должен был - облегчение механизма в голове, отдаленность, отсутствие себя в происходящем, хотя он присутствовал и уходит не намеревался; никак нет. Он по-прежнему не мог представить, как и что это будет, в голове лишь белый шум на попытку представить, фантазия просто не способна подобное впихнуть в себя, но хэй... при желании всё можно впихнуть, не так ли? Или при необходимости.

Наконец, Саске хмыкнул и опустил. Ему нужна свобода. Хотя бы призрачный на неё намёк. Ему нужно обесцветить воспоминания, чтобы её получить. О Итачи. Сделать это может только Итачи. Как ещё - чтобы навсегда, чтобы совсем и точно, чтобы без сомнений - Саске не знал. Старший не знал тоже. Потому, приподнявшись со своего места, Саске перекинул ногу через чужие бедра и устроился поверх брата, уперев одну руку о кровать у его плеча, а второй накрыв чужие, спасибо, что закрытые, глаза. После чего, прикрыв и свои, склонился да поцеловал.

Мог ли быть кто-то иной на месте Итачи? Да наверное нет... Нет?
Саске без понятия.
У него в силу возраста имелись, конечно, некие фантазии, но он никогда не зацикливал на них внимание, они были скорее безлики... просто чтобы быть, потому что возраст диктовал свои условия. Не сказать, что ему не нравились окружающие люди, что Саске не понимал их привлекательность и не признавал рядом девушек в своём окружении весьма привлекательными. Просто... наверное, он слишком брезглив, как и слишком любил своё личное пространство, ценя его куда больше очень многих, даже весовых вещей. В конце-то концов, на всех тех людей Саске наплевать, а их, привлекательных, так много - до полной безликости; он вполне справлялся сам (с другими всегда успеется; что с ними делать потом? Неизменно нечего), имея в каком-то смысле контроль и над этим аспектом жизни. Собственные внутренние переживания были куда более весомее и занимательнее подросткового секса, а Итачи... он сам и являлся этим внутренним переживанием, не так ли?

Старший брат учил его многим вещам, и в каком-то смысле разве не правильно, что и подобному научит? Ничто не должно выходить из семьи, никто сторонний не должен видеть твоих ошибок, слабостей или момента, пока ты был в чём-то не совершенен, и если так, то кто ещё, да? Это сильно ненормально? Неестественно? Странно? Нездорово? Как? Учиха всегда появляются на людям совершенными; сразу.

У Саске не имелось ответа на этот вопрос. Он ведь никого не представлял, по сути. И даже зная, чем вообще-то, эм... предложил, попросил, согласился, решился, уломался, повёлся - чёрт пойми, какой глагол здесь будет хоть сколько-то уместен - они вроде бы как будут заниматься, неизменно не имел никакой картинки в голове. Вообще никакой. Понимание и принятие - да. Осознание - нет. Саске не осознавал. Это от него оторвано, это просто... странно. В каком-то смысле, действовать тупо ради того, чтобы действовать. Потому что причин действовать у него больше, чем не действовать. Правильно или нет, как надо или нет, зачем и почему - лучше не думать, ответа всё равно не было. Саске потерял контроль ещё той ночью, а понимание заменилось путаницей ещё в тот момент, когда Итачи вернулся пьяным в тот день, так и не сменившись обратно на понимание.

Саске не знает, нравился ли ему такой поцелуй, нравилось ли это всё, но... в этой неправильности было что-то неминуемое, знакомое и привычное. Итачи знал, что делает, а потому стоило ли задаваться чем бы то ни было Саске? Он намерен разнести, расщепить, перевернуть себя и свой внутренний мир вверх дном, потому что иного - хотя бы шанса на - спасения у его просто не было. Пускай так. В конце-то концов, наверное, в этом имелся и иной смысл: будучи крайне не тактильным (что на деле лишь иная форма признаков и тактильности), он имел с братом какое-то особое взаимодействие и реакции с самого детства и... это очень сильно подводило сейчас, продолжая тянуться, отвечать и улавливать  каждое прикосновение. Как же глупо. Саске никогда не отмоется от этого стыда, от этого позора, от этого презрения к себе, от омерзения и отвращения. Замечательно. Ведь только ради этого оно и затевалось. Только. Ради. Этого.

Никакой попытки выпутаться из поцелуя остановить; глупо бы было, глупее простой глупости. У всего ведь имелся смысл, вы помните. Насколько мог, умел и улавливал, он отвечал и подхватывал, на самом деле не горя желанием прекращать; целовать Итачи - это очень странно, противоречиво, сердце сейчас вместе с лёгкими и нервными окончаниями все дружно покинул тело, но  в этом что-то имелось. Саске не знает, как многих людей тот целовал прежде и скольких из них целовал так, но раз мог - значит наверно не пересиливает себя, ведь это было бы странно. Наверное, при подобной близости это важно? А сердце даже дурнее крови и головы, загоняло кровь, словно отопление.

Если честно, безумно стыдно. Саске все ещё делает всё, чтобы не смотреть, и когда всё-таки пришлось разорвать поцелуй, чтобы стянуть майку, он не Итачи не смотрел, потупившись на его ключицы. Лучше заместо этого - чтобы не прерываться снова или... да чёрт знает, почему - поможет тому стянуть и его верх тоже. Если честно, с подобного ракурса, позиции и перспективы он старшего брата никогда не рассматривался, но сей раз... Не только стыдно, но и как-то странно волнительно. Потому что с иной перспективы рассматривал непроизвольно, и даже хотелось прикоснуться: удивительно, по сути ведь они виделись достаточно редко, чтобы Саске был в курсе разве что поверхностных изменений. Они давно не купались вместе, не занимались вместе спортом, да вообще ничего вместе не... С открытием, Саске? Знакомя, так сказать, сразу и со всем и в самой стрёмной из ситуаций? Спасибо, чувство юмора оценил.

С некоторым ни то любопытством, ни то опаской, определённо с некоторой осторожностью, он прошёлся по плечам брата ладонями, по его шее, опускаясь ниже по торсу: какой он? Он ненадолго вообще обо всём забыл, очень увлёкшись. Никогда не представлял брата в качестве любовника, потому не без искреннего любопытства и без задней мысли: каков вообще Итачи? Во что выросло то, что он так сильно обожал столь много лет, безоговорочно укладывая свою жизнь на алтарь? Привычку и восприятие за один момент не перестоишь.

От вопроса, заданного ещё и так, ещё и Итачи, Саске протрезвел и опьянел снова, совсем потерявшись и раскрасневшись. От раздражения и стыда. Потому что Итачи, конечно же, издевался. И конечно же знал ответ, которым словно бы тыкал в лицо, в самое нутро, словно бы младший недостаточно открыт перед ним, недостаточно уязвлён... в принципе недостаточен.

Слишком много мыслей, слишком много эмоций, слишком много претензии, обиды, возмущения, слишком много объяснений и оправданий. И все они... да, в общем-то, все они так и остались не выраженными, как и всегда: этот шёпот и такая близость, сколько бы откровенно Итачи не издевался, выбивали из-под Саске само бытие, перекрывая это самое бытие. Словно бы становились бытием; он ненавидел это так сильно, как никогда не подозревал, что ненавидел. До одурения, пускай даже так Итачи прежде не звучал никогда. Рано или поздно, прозвучал бы.

Это ещё хуже, чем было прежде. Саске не просто настолько отчаянно хочет двигаться вперёд, что готов найти на то единственное, что, зажжется, ему даже не думала подбрасывать фантазия. Он не просто планировал переспать с братом, он... да, чёрт подери, это ещё и будет первый раз, когда Саске сделал что-то подобное. От этой мысли - в который раз прокручивавшийся, а теперь вложенной у чёртовы уста Итачи - внутреннее передёрнуло и скрутило.

А для Итачи просто игра, просто издевка, просто развлечение и... Но это ведь хорошо, не так ли? Если бы Итачи было хоть каплю иначе, хоть каплю не плевать, разве это не было бы хуже? Ведь так противнее, так циничнее, так всё прошлое точно затопчется и отвяжется.

Говорил ли этот шёпот и это тепло о том, что Итачи всё-таки хотел младшего брата? Вот так просто, в самом понятном и простом из смыслов. Так, как хотели многие другие. Не братья, не сёстры, чужие и не знавшие Саске совершенно. Это так грязно, так плохо, так... но ведь большего Саске не заслуживал? Это его единственная данность и преимущество, к которой приложились родители, а не он вовсе? От этой мысли от подобного предположения, тошнило. От отвращения, презрения (к себе) и странного, необычного оживления. Может быть, раз это единственное преимущество Саске, раз он способен только это и вызывать - презрение и желание - то... ему нравилось, что и Итачи способен? Презирая, захотеть. Заиграться, издеваться, не важно - но желать? Это снова паранойя Саске? Разумеется. Вот только такой шёпот, это тепло, это биение сердца, что сильно не только у младшего...

Конечно же, не ответил на вопрос, лишь едва заметно и немного неловко, преодолевая волнение и раздражение кивнул. Это ведь ничего страшного? Это ведь Итачи не разочарует? Он ведь не уйдёт только из-за этого?... Так разве не больнее, так разве точно не сработает, чтобы дороги уж точно-точно разошлись насовсем, ведь как быть после? С тем, что осталось внутри.

От прикосновений кожа ни то немела, ни то покрываясь мурашками. Это не жарко и не холодно, это... как-то особенно. И Саске готов был поклясться, что когда касался Итачи, когда изучал его очертания и фактуру, тот реагировал тоже. Не так, но... как бы дополняя? Он бы мотнул головой, честное слово. Мотнул бы, если бы не рука брата, что снова коснулась подбородка (как же ненавидел, когда Итачи так делал) и...

Нельзя быть настолько податливым.
Нельзя просить о таком.
Саске не может. Это слишком.

Он бы сейчас закрыл глаза, чтобы ощутить пульсацию в чужом пальце, чтобы отдаться этому ощущению, чтобы почувствовать чужую кровь, тепло, чтобы попробовать, чтобы... что угодно. В голове Саске было так много мыслей о том, что можно, и только одно табу: ни за что не смотреть в глаза. Ни за что. Словно бы это не то, о чём Итачи знает. Словно не то, о чём Итачи непременно попросит.

Его руки легли на чужие бедра, сжав ткань штанов, и юноша потянулся выше, следуя за тем, что делал старший. Как глупо это всё выглядело, как глупо (это можно назвать соблазнительным?) выглядел Саске. Он ничего не мог поделать с тем, что дурел. В каком угодно из смыслов. Он ничего не мог поделать с тем, что реагировал на Итачи также, как и всегда; просто теперь перепрыгнув несколько ступеней сразу. Но хотя бы пытался с этим что-то поделать.

Губы немного смыкаются; он обхватывает чужой палец, даже не пытаясь представить, как это могло выглядеть со стороны и продолжая краснеть, ловя при этом одновременно и холодящий ужас тоже.

Он не может смотреть. Просто не может.
Глаза старшего брата всегда были отдельной вселенной, оружием, наградой и наказанием. Они холодные, но полные, там... Это не описать, это... Хуже, чем горячая ярким светом в кромешной темноте лампа для мотылька. Чужие лаза, такие же тёмные, как и его собственные, никогда не позволяли подниматься сопротивлению, насаживали подобно бабочке на иглу. Сейчас, когда происходит такое... Саске не знает, что с ним станет, если он посмотрит. Он не хочет узнавать. Не хочет знать, что в них увидит, потому что... как с этим жить? Как это пережить? Вкупе с шепотом, с этим теплом, биением сердец, чёртовой откровенности и неприкрытости нутра, а то и глубже - это невыносимо. И очень жестоко.

Его взгляд уставлен куда-то между губами и подбородком, а дыхание сбилось, заставляя сделать это же и с голосом, пока тонкие брови отразили напряженность, чуть собравшись у переносицы.

- Только не... - он сглотнул, сначала заставив себя заткнуться. Или просто голос сел, слетел, черт пойти. Он ведь Учиха. Учиха не просят, не жалуются, не ломаются, не говорят чувствах, не... не... так много "не", но... но это, -  Итачи, что угодно, только не это, ладно? - одну рука поднимается к животу, обводя двумя пальцами вокруг напряженного пупка, и глаза следуют за ними, реагируя на сокращения, пытаясь визуализировать фактуру кожи, это не... это правда не вызов. Саске не провоцировал, он просто... да чёрт.

"Пожалуйста."
Он ведь сам говорил, что не ненавидит и не презирает Саске.

Лжец.
Непременно хотел же ведь, чтобы младший сказал это.
И оба знали, что ответ уместится в привычные три буквы. Но всё равно.

- Уверен, - и это единственное, в чём Саске уверен в своей жизни здесь и сейчас. Он так-то даже не знал, не подозревал и близко, что его собственный голос, шёпот, тоже способен звучать так, и при ряде условий непременно бы его даже не узнал. И плевать. Всё равно никто и никогда его не услышит; никто, кроме Итачи в эту ночь. Эксклюзив, пускай не благодарит. Саске-то благодарен точно не будет; и не стремился.

Кажется, Итачи получил, чего хотел в этом небольшом моменте, да? Или нет? Не важно, Саске не хотел, чёрт подери, знать. Только словно бы в наказание брат сделал то, что так любил: согласившись на ни то просьбу, ни то всё-таки требование, забрал что-то взаимен её соблюдения. Что же: весомо, ведь это то, чего Итачи хотел, не так ли? Раз не получил, то и мелочиться бы не мог. А что делать без рук, как без них обходиться, в принципе не зная, что делать даже при их наличии... Чёрт, мысли начали совсем мазать, потому что настроение брата - как зараза; растекалось, передавалось и накрывало ледащего тоже. Кровь отливала от мыслительного процесса, приливая к паху и всей коже.

Знаете, а ведь... что, если Саске был создан для этого момента? Вся его не-тактильность - она всегда ломалась (срабатывала, как заложено?) на Итачи, сопротивлялась, потому что была слишком. Не подпускал аи не желала никого, выражая себя лишь только во взаимодействии со старшим братом и... чёрт... Чёрт. Саске даже не подозревал, что может настолько отзываясь на чьи бы тони было прикосновения, что его могло так накрыть; дело точно не в алкоголе, пускай тот и ускорил процесс, облегчив ту часть, что по мозгу.

Ирония.
Это походило на правду.
Которую Итачи - сейчас казалось - знал, и потому снова отнял возможность давать что-то взаимен, касаться тоже, получать его реакции пальцами, их кончиками, руками. Это невыносимо. Саске вовсе не против, на самом деле, но... он бы мог большее, да? Без понятия, что делать, без понятия, что бы тогда делал, но он и так, в общем-то, не знает.

Стало не только очень жарко и тянуче, не только сбивчиво лёгким и бытию, что не до мыслительного процесса, лишь бы только брат не отдалялся и не останавливался, но ещё и стыдно. За то, что прежде Саске ни с кем, ничего и никогда: тогда бы мог дать Итачи многое, тогда бы он точно не пожалел и... словно бы вообще-то устроил это как раз не для того, чтобы освободиться и отдавать ему стало нечего; словно бы вообще должен был стремиться понравиться.

Каждое прикосновение само по себе - вне контекста - не приятно вовсе, но прямо сейчас Саске готов отдать всю сою кожу - пускай Итачи делает с ней всё, что хочет. И чем ближе он к месту, что принято закрывать, тем сильнее его накрывает, тем труднее думать и цепляться в этом мире хоть за что-то. Тело едва уловимо вздрагивает, стремясь приблизиться и словить ещё, раз рукам ничего недоступно. Они тоже периодически вздрагивают, потому что безумно хочется прикоснуться, а не быть бездейственной и плохо настроенной куклой, которая не может ничего сама, лишь принимая. Хотя если Итачи так нравится, если он так желал... Саске не против. Пускай только не останавливается.

Когда появится возможность, когда брат поднимется выше, Саске поцелует его, когда только сможет. Когда руки будут снова его, непременно потрогает, непременно обнимает, сделает так много всего... А пока эту тупая, ужасная ограниченность (как и любой Учиха, Саске терпеть не мог бездействие) - то, что имелось и что толком не оспорить, оставалось разве что закрыть глаза и повесить на эту чёртову не-чувствительность (абсолютное обострение - от Итачи), улавливая и разгораясь от каждого, самого мелкого и самого незначительного прикосновения к себе.

В последний раз Итачи стоял перед ним на коленях, кажется, когда обрабатывал разодранное колено. Или когда обувал. Или когда становился так, чтобы взять на спину. А теперь... чёрт. Нет, Саске не будет всматриваться, лишь смазано и торопливо запечатлел момент. Не больше. Не время открытых глаз.