Всё - в этом направлении - началось с "ненадолго задержался" около полугода назад. Засиделся в кафе с одноклассниками, которые ему на деле не интересны; или в гостях у знакомого из общего элитного круга, который не интересен ему в ещё большей степени. Чужая компания и приличие - следовать приглашениям, правилам и этикету - стали редкой, но работавшей [для них всех, привыкшим к формальным причинам даже не_важного младшего] отговоркой. Необходимость  заводить полезные связи, чтобы расширять влияние и присутствие семьи - предлогом допускать, иногда вырываясь из вечной занятости за пределы многочисленных секций, кружков и занятий. На них, впрочем, Саске ходил с удовольствием. Он в последнее - нет - время вообще готов был хоть куда угодно - с удовольствием - если это не дом.

В клубе оказался случайно, в каком-то смысле. Почти. Так вышло и, если честно, исправлять этого юноша не планировал. Место максимально непривычное и отличное от того, к чему он привык, а значит то самое, что ему необходимо.

Тут было шумно, мигавшая цветомузыкой темнота била по глазам и ориентации; многолюдность давила, Саске откровенно не комфортно; воздух перенасыщен ароматами: духами всех мастей, потом, алкоголем, дымом. Пол - с ним и нутро - отзывалось и сотрясалось вместе с музыкальными битами, что также особенные, отличное от радио-музыки. Здесь всё словно бы создано для того, чтобы сотворить свою собственную вселенную, маленький мир внутри мира большого. Расшатать, заставить забыться, закрутиться, отвлечься, начать воспринимать цвета и звуки альтернативными видениями.

Это странно. Пока ещё непонятно. Однако порыв встать и уйти прошёл спустя полчаса, когда Учиха обнаружил себя в странном состоянии, что в повседневной жизни всё чаще мешало и путало его, а здесь оказалось словно влитым; созданным, сотворённом, существовавшим для этого. И дело вовсе не в курившем рядом знакомом, что старше Саске на пару лет и был той самой золотой молодежью, некоторыми обходными путями обеспечившим сюда поход.

Саске шестнадцать, в этом году школе будет конец: он уже не ребёнок, он имел часть ответственности, и мог выглядеть, если уметь внешностью баловаться, как тот, к чьему возрасту издалека не подкопаешься. Просто надо вести себя тихо и не привлекать внимания; что у юноши получалось естественным образом. Просто потому, что шуметь он, вообще-то, не привык, не любил, сам по себе тихий и не стремился ни в толпу, ни за стойку, ни вообще куда бы то ни было. Саске познавал новые вайбы, оставаясь сычём, что присматривался и кажется допускал мысль о том, что вполне способен видеть себя здесь. Разве что изредка поигрывал со шнурками кроссов закинутой на колено ноги.

Мыслей в голове, как ни странно, никаких. Не тех, по крайней мере, за которые можно зацепиться, а мелких слишком много. Они слишком несущественны и уступали басам, вгонявшим в особое состояние. Никакой рефлексии, тревожность отошла на второй план. Наверное, Учиха вполне понимал, почему многие жили клубами, и даже допускал, что выпивать здесь и заниматься многими другими вещами также могло быть особым сортом времяпровождения.

Знакомый, подмигнув, отправился к барной стойке, чтобы притащиться обратно с какой-то выпивкой, да только застрял там, кажется, из-за девицы - Учиха это мало волновало, он вскоре о том позабыл вовсе.

По идее, всё должно быть в порядке: знакомый неизменно "полезный", ночевка у него - тот _очень настаивал - ничего не значила, конечно же Саске бы... он нащупал в кармане телефон, не имея представления о том, что на экране обнаружит двузначное число пропущенных. На секунду по спине пробежит дрожь, зрачки расширятся и сузятся, однако на лице - к собственному удивлению - ничего не вздрогнет. Лишь какое-то приятное ощущение от горла к самому низу живота, словно сделал что-то ни то правильно, ни то очень приятное. Потому, моргнув, попялился в экран терявшимися в собственной тьме и десятках лучей глазами ещё с пару секунд, а после выключил телефон. Совсем. Стоило сделать это раньше, потому что не удивился бы геолокации и... Ему так всё равно. Ему тут так нравилось. Здесь так не как дома. Душно, но не той духотой, от которой хочется содрать с себя кожу, проглотить язык или перестать существовать вовсе. Тут ничего не значил ни Саске, ни все эти люди, не имевшие к нему никакого отношения. Даже к запаху табака и тому, что им пропитаться успел, привык. Не важно.

Взгляд расфокусировано застыл на танцполе, где шевелились людишки, периодически мигала цветомузыка, иногда погружая все в психоделичную темноту на доли секунды. Сюрр. Саске не заметил, как так и завис на целую вечность, забыв про почти запутавшийся в шнурке указательный палец.

— Да неужели? Я думал, ты там застр... — когда на плечо легла рука, Саске секунду помедлил и вышел из гипно-ступора, моргнув на повернув голову к приятелю. Странно, что тот всё-таки соизволил вернуться, Учиха уже о нём позабыл и поставил крест на его компании. С девицей не вышло или решил, что и Саске выпивать всё-таки интереснее? И, типа, если совсем упиться, то тот непременно поможет добраться как минимум до выхода, с чем леди явно будет бесполезна? А чёрт знал. Формальности ради Саске собирался об этом просить, вот только, а, э-э-э... Э?

Не он.
Длинные ногти, голос, всученный стакан: Учиха моргнул пару раз, не поворачивая головы обратно, вникая в то, кто и с какого фига к нему подошёл. Это заняло всего секунд пять, однако их хватило на то, чтобы девица обошла диванчик и подсела рядом, приторно улыбаясь.

"Её я точно не звал. И не ждал," — почти моментально отметил про себя. Может, это знакомый прикольнулся, позаботившись о "компании" для хорошего Учиха, непробиваемого и слишком каменного? (стоило бы начинать быть каменным в другом месте, шутили подростки про свой возраст, а Саске считал немного иначе; как считал, так себя и вёл)

— ...

— Ты выглядишь скучающе, красавчик. Моя компания может быть интереснее шнурков, — она подмигнула, рассматривая юношу, а тот, едва насупив одну бровь, молча и не то чтобы меняясь в лице впихнул ей стакан обратно.

Без понятия, зачем она здесь и чего ей от него надо, да Саске не интересно. Это в целом приличный клуб, кого попало сюда не пускали. Однако леди не выглядела презентабельно: как выросший среди элиты, пускай и не балованный, Саске умел это определять, оно у них у всех имелось отдельным талантом, вероятно. Значит, если не просто безвкусная, либо проститутка, либо распространяла, а значит администрация о ней знала. Саске не коп и всё такое, но на семейных ужинах слишком часто обсуждали дела в Конохе, как и долгие годы сам только этим интересовался, чтобы теперь не иметь иллюзий о чистоте ночного бизнеса. Только вот ввязываться в это не хотел. По крайней мере, не сейчас и не с подобной компанией: пока Саске "вставляли" впечатления и без допингов в виде левых баб, веществ или упоя до потери памяти. Может, рано или поздно, что-то из ему понадобился, сего не отрицал. Но не сейчас. Ещё нет. Пока нет. Из чувства омерзения, презрения, уважения к фамилии и своих комплексов. А ещё Саске не тянуло на леди старше него самого. Тем более на таких. Он в принципе не отличался бурлящим в смысле "валю все что двигаю" гормонами, за что стоило всё-таки поблагодарить и планку, и воспитание, и эмоциональное расстройство. Ещё со школьной скамьи: иммунитет; не успел истончиться, хах.

— Не интересует, — выдал спокойно, но громко достаточно, чтобы ей с нынешним расстоянием было слышно. В клубе непривычно шумно, это сбивало с толку немного, и именно этим нравилось.

— Брось, не торопись. Развеяться — это очень просто. И приятно, — неизменная улыбка, а Саске стеклянно и непроницаемо окинул её тёмными глазами, ни за что не зацепившись.

— Н е и н т е р е с н о , — он вообще-то воспитанный и культурный, но назойливость, подогреваемую чем угодно, терпеть не мог. Ещё не успел стать резким и острым в открытую, но что являлось характером, то так или иначе вырывалось наружу та кили иначе. — Иди отсюда, ладно?

Отодвинулся и, более не обращая внимания, прослушал, чего так сказала и какое лицо сделала. Ему это не интересно, эта тушка в жизни Саске ничто, никак, не имела ни ценности, ни пользы. Это могло бы потешить эго или чсв, но как-то странно делать это в подобных местах: тут все либо работают, либо хотят твоего внимания; часто даже плевать, чьего. Ничего личного, гордого и блабла. Саске ещё не клубная чика, но мальчик не глупый, а семья, понизившая оценку ниже плинтуса, не давала ни пубриться, ни строить дебильные замки.

Вот только настроение  пошатнулось.
Судя по всему, знакомый явно не вернётся — с одной из таких мог как раз затеряться. А раз Учиха даже здесь достали, то вопрос, когда снова чего-то понадобится в следующий раз — дело времени. Да и виски, от которого отказался, напомнил, что вообще-то они намеревались немного выпить. Компанией на двоих. Видимо, придётся как всегда: самому с собой.

Не теряя и времени и находясь в немного смятенном теперь настроении, он мирно прошёл к барной стойки, устроившись в, насколько Саске оценил, максимально неприметной ей части, где вроде и люди имелись, а вроде и не центр. Короче, так просто не доебаться, ибо неудобно.

— Что-то вроде Б-52 или Мэри. Не сладкое. Пожалуйста, спасибо, — максимально простое, постоянен и короткое обращение к бармену, коего совершенно не заинтересован рассматривать или даже обращать внимание на пол. Саске ощущал себя странно, немного перегревшись от такого громкого и многолюдного окружения, что непривычно для Учиха. Может, шот-другой в самом деле поможет об этого избавиться, немного облегчив голову. Шум с этим неплохо ведь прежде справлялся.

Так, с ничего конкретного не выражающим лицом подпер щеку рукой, ожидая скорого заказа. Чтобы осушить, а может повторить. Юноша не пробовал и части местного листа, но успел с перечнем ознакомиться. Неплохая память, потому даже без опыта предполагал, что точно не выплюнет и сможет хотя бы проглотить. Лишь бы только не слишком вставило. Напиваться ведь не планировал. Ему послезавтра в школу и многочисленные секции. Завтра — обратно в отчий дом.

Странное это всё-таки место, заполненное странными людьми. Всё, что не возьми, было полной противоположностью привычного Саске устоя; совершенно не то, антипод образу жизни Учиха, их если не основанию, то принятым нормам поведения, обращения со временем и так далее. У юноши об этом мире на деле очень размытое представление и отсутствующий опыт взаимодействия, ведь сам он долгие годы жил в абсолютно другом, почти изолированным мире, сколько всего бы кругом не происходило. Он не отравлен ни курением, ни пьянками до утра, ни случайными (или нет) половыми связями, не пробовал наркотики и даже речь его, несмотря на некоторую проскальзывавшую дерзость, резкость и характер, была немногословной, но куда более поставленной, чем у большинства людей знать. Саске мог расписать сотни вещей какими они были в теории, мог припомнить на этой основе то, сталкивался ли с ними на практике, но вот здесь и сейчас едва ли отличил бы тех, кому просто весело и кто обдолбан. Не отличил бы шлюху от проститутки, да и ещё много чего "не". Он, собственно, и не стремился к этому: на данный момент, в этот свой первый подобный визит, впечатлений юноше хватало и без того; выше крыши, уже разрыв шаблона. Ему комфортно и дискомфортно одновременно, ему хочется уйти, но от непривычки и потянуть подольше хочется тоже; у него столько ворчливых мыслей, что, казалось, внутренне он никогда прежде не был настолько ворчливым. Настолько не в своей тарелке, чужой и подобен персидскому коту на мусорке среди собак, настолько оторван от привинченного мира, что... Наверное, это великолепно. Потому что Саске не только подобного дискомфорта прежде никогда не испытывал, но и не находился в настолько плотном и почти физически ощутимом пузыре дереалки, что доходило до абсурда. Абсурда, в который себя не вставить и не проассоциировать, а потому только принять и поверить.

Эта безвкусная девица, другие девицы кругом, различного рода парни, запахи, цвета, свет, музыка; это чёртово падение рядом с ним, кода волей-неволей пришлось помогать, потому что как минимум утянула бы следом, да и в целом неприятно, когда рядом с тобой кто-то валяется; пропавший с концами приятель, очевидно потерявшийся вместе с той самой "случайной связью"...

Ракушка Саске захлопнулась, он совсем ушёл в себя, ничего не догоняя, т.е. вообще, но при этом совершенно не стремясь клуб покинуть. Сменить локацию внутри заведения, отвлечься от одного угла, принять статичное положение не на диванчике, а теперь у барной стойки - что угодно, но не уйти. Выходило это не задумываясь, без всякого плана, как и... наверное, в ночной жизни планирование - этот как раз первый элемент, что исключается из списка привычек внешнего мира, да?

Так толком и не понял, что произошло с той девицей, но свалила наконец - и ладно. Компания Саске не нужна, вообще никакая; ему сейчас даже казалось, что будь рядом приятель, с которым он пришёл изначально, так и того окажется слишком много, перебор. Юноше нравилось ни с кем не взаимодействовать и просто быть словно бы призраком в этом странном месте, быть вроде бы как со всеми, но при этом снова отщепенцем. И если у него имелись какие психические отклонения или вроде того, то наверное сейчас они доставляли ему особые ощущения; не плохие и не хорошие, просто особые. С ними было в коем-то веки комфортно и не возникало вопросов. Тут ни ответы, ни вопросы, ни мотивы не имели значения.

Саске глотнул того, что бармен налил ему по запросу, пока поднимал девицу с пола, не имея иного выхода, кроме как отвлечься на неё. Коктейль, если честно, оказался странным. Второй такой едва ли заказал бы: дико горький. Алкоголь сам по себе не был приятным на вкус, это правда, да и Саске сам просил чего угодно, лишь бы не сладкое, но... это, кажется, перебор. Странная штука. Не смог её выпить вот так сразу, вынужденно растянув и пару раз даже покачал содержимое туда-сюда, с немного искривленным лицом вредной кисы глянув: из-за цветомузыки и содержимого коктейля ничего толком не разглядеть, да и что он мог бы, в самом деле, там разобрать?

Кое-как добив коктейль, на пару минут Учиха "провалился", закрыв глаза и устроив одну руку у виска: шумов и всего кругом слишком много, ему надо бы перезарядиться, огородиться немного. Алкоголь в этом смысле оказался очень уместен, потому что в силу крепости брал быстро, "вмазывая" по мозгу и крови почти сразу, долго ждать не пришлось. Особенно с учётом общего настроения и мироощущения Саске.

Он не запомнил, как прошли минут десять, они пролетели очень быстро, словно моргнул и всё. Когда же открыл глаза, то невольно прищурился: забыл, какое тут освещение, и что гул... а гул что? Благодаря алкоголю стал ещё дальше, чем прежде, и Саске готов был поклясться, что "шар" вокруг него стал физически ощущаться, и сам он почти вытеснен из этого шара; ещё немного и непременно начнёт наблюдать за собой со стороны. А это... вообще он? Не суть важно.

Сидеть спиной ко всему-таки не нравилось, потому вернулся на своё место. Приятель так и не обнаружился, да вот о нём Учиха уже и думать забыл. Парень вернулся к наблюдению, совершенно не замечая, как постепенно менялось что-то внутри. Как начинала доставлять музыка, как начал пританцовывать ногой, всматриваться - пытаться - в людей; то тех, то этих. Встречаясь с ними взглядом, вовсе глаза не уводить, иногда даже улыбаться. А почему нет? Им весело и хорошо. Ему, так-то, тоже неплохо. И так душно, почти жарко, что кошмар, но это не напрягло. Наоборот: очень интересная комбинация внутреннего и внешнего, собственное тело, что с самого начала вечера с собой мало ассоциировалось, нагрелось до такой степени, что Саске совсем потерся в происходящем, не зная, за какое из ощущений цепляться. И музыка, музыка... из просто чего-то не раздражающего, офигенно громкого и доставляющего он словно бы втянулся в ритм. в поток, в что-то за звуками. Будучи человеком, считавшим танцы самым бессмысленным из ремесел в мире и никогда в общем-то не танцевавшим, вне может нескольких базовых уроков на случай светских мероприятии, он тем не менее не заметил момента, когда оказался утянут на танцпол.

Альпы-пальмы (BarBQ Remix)
Сам же туда пошел? Или не сам? А, и это тоже не важно. Саске не мог сказать, что ему конкретно нравилось, что он ощущал и почему так легко и ненапряжно, но наверное причины и не нужны. Дело точно не в одном коктейле, алкоголь так не работал, но сфокусировать мысли на этом не удалось. И не очень-то хотелось. Какая разница? Возможно, это общие вайбы или его усталому, задавленному и придушенному сознанию настолько нравилось, что оно позволило себе ощутить то, чего не испытывало прежде.

Не стремился к общению ни с кем, но при этом - снова, не заметил - как перестал огораживаться и открещиваться от попыток окружающих заобщаться, отвечая на взаимодействия. В каком-то смысле, даже втянулся: вроде бы как танцевал не один, вроде люди приходили и уходили, а потом даже вроде бы как сколотилась целая около-компания, точно такая же веселая и ловившая что-то на танполе. Музыка им тоже нравилась; а может быть нравился даже Саске. Ему сейчас они тоже почти нравились. Ну или не раздражали, ну или по крайней мере не возникало вопросов, для чего здесь они, - все эти люди кругом, с ним или нет - и для чего здесь он сам. Все тут в потоке.

Саске без понятия, сколько прошло времени. Он, если честно, в целом "понимал" уже не так многое, т.е. "не понимал почти ничего": ощущения чересчур навязчивые, пузырь слишком большой и дутый, себя в этой гамме он не улавливал, а периодически словно бы выпадал вовсе, пропадая в жаре и пульсе. Не мог даже толком сказать, с кем именно танцевал, сколько там изначально было девушек, сколько парней, кто разошёлся, кто пришёл, кто уединился, сколько было треков. Что-то в голове шло не так, в крови, в теле - везде. Это путало, вгоняло в панику, но одновременно с этим эйфория настолько сильная, что то, что вгоняло тело в шок и панику, доставляло некоторые удовольствие. Мыслить объективно трудно, отдаленно - абстрактно.

Без понятия, в какой момент танец перерос в, кажется, чужие губы (одни? больше? показалось? что-то влажное во рту? снова мерещится?), когда именно, где именно, спустя сколько именно времени. Слишком душно, странно, слишком сильная неразбериха, слишком сильно не раздражало то, за что Учиха мог бы (как минимум) выбить зубы без особого зазора совести в любой другой ситуации. Его тело само по себе слишком горячее, аномально горячее, потому чужие тела, как и возможные прикосновения - терялось и стиралось.

Это всё происходило не по-настоящему. И не с ним. Учиха Саске не уверен, что существовал вовсе, и не делал на это вообще никаких ставок. Чужое кино. Не с ним, не о нём и не в том мире, где он мог бы быть.

И что с того?

Это эффектнее и первичнее что тремора, что тошноты.
Бу-у-ум.

Память отказала. Не совсем, но рассыпалась жалкими фрагментами и вспышками, словно бы никак не связанными с ощущениями, коих было много; слишком много. Вне контроля. В какой-то момент память стала чернотой, словно отключили свет, и остались лишь ощущения, подобные тошнотворной лихорадке, когда болеешь и чувствуешь это даже во сне, если в него всё-таки удалось провалиться.

Что именно заставило память Саске включится он не помнил. Кажется, юноша периодически приходил в себя; там точно было что-то холодное и мокрое, что ощущалось невыносимым контрастом на фоне сжигающего изнутри пламени, затрагивающего словно бы каждый орган. После снова ничего. А теперь... Стоило ли вообще приходить в себя? Учиха ещё не успел толком очухаться и разобраться в собственном положении, однако одно осознал сразу: нет, не стоило. Что бы с ним не случилось, что бы не стало причиной всего этого, а лучше бы схорониться под плинтусом, перестать быть и не существовать. Хотя в том, что это происходило именно с ним, и в том, что это в целом происходило, Саске не то чтобы уверен. Тянуло на странную игру от первого лица, сериал или квест-рум, но никак не быт и повседневность. Слишком ссюр. А его до сих пор знобит, периодически трухает. Зато внутри... Внутри пусто, словно выкорчевали то, что там ещё совсем недавно было. Ощущалось странно, неприятно, подросток совершенно не знал, что с этим делать.

Когда же догнал, почему мёрзнет, когда осознал, что не в состоянии толком двигаться, окружение не узнает и, вообще-то, дико затекли руки - вот тогда почти накрыли страх или беспокойство; с Саске по-прежнему всё не в порядке, он ещё не собрался из осколков в нечто единое, дабы толком описать свой опыт и ощущения. Думалось все ещё не очень охотно, пускай мыслительный процесс в целом и работал.

Где он? Что произошло? Почему не клуб? Что с Учиха сделали? И... кто?

Мозг уцепился за точное ощущение: задница не болела, кости вроде бы тоже не ныли. Значит, не избили. И не трахнули, по крайней мере не в зад. Но почему он тогда... И что тогда...

Голова повернулась, пытаясь дать себе шанс что-то рассмотреть, несмотря на напряжение шеи и неудобство от данного движения. Но свет приглушен, кажется, имелся только работающий ночник, а чёлка и волосы, назойливо спавшие на лицо, практически полностью перекрывали всякий обзор. Попытался поправить волосы, но это отдалось лишь болью в руках и плечах. Саске цокнул, на секунду зажмурив глаза.

Раздавшийся голос, впрочем, совсем скоро и сам всё прояснил. А если не всё, то хотя бы часть вопросов отсеял. Этот голос Саске узнал бы из тысячи, то и дело слыша его что в ночных кошмарах, что в неуверенных грёзах.

Итачи.

Сердце пропустило насколько ударов, лёгким перестало хватать воздуха. Младший ненадолго оцепенел. Что происходит? Откуда... Итачи что, видел его сейчас и... Черт. Если бы Саске не был и без того холоден и бледен, то непременно стал бы таковым. Это только спустя пару мгновений он уловил, что вообще-то да, ко всему прочему ещё и холодно. Контрастом стало тепло брата и его дыхание; тот теперь точно близко, как и его голос: до этого словно не в этой вселенной, а какая-то кошмарная галлюцинация.

"Я сделал... Что?" - с опозданием, разум разом запихнул всё озвученное Итачи. По всему телу прошлись неприятные мурашки, сердце снова пропустило удар. Было мерзко, противно, страшно, а ещё очень непонятно. Саске ощущал себя абсолютным ничтожеством, таким бесполезным, беспомощным и безоружным, что... Отвратительно.

Закусил губу, сжав руки в кулаки; из-за холода и онемения почувствовал это лишь наполовину.

- Какого черты ты несёшь... Итачи, что вообще происходит? - сумел выдать, прежде чем с силой дунуть на волосы ещё раз, дабы те хоть сколько-то спали и открыли обзор. Он не может быть настолько бессильным и неспособным предпринять совсем ничего.

- Где мы? Почему ты здесь? Что... почему я в таком положении? - проворчал тот, явно не имея понятия, чего брат ждал и что хотел услышать. У Саске не имелось ответов, да и он близко не знал, насколько и в чем осведомлен старший. Как он вообще в том клубе... Чёрт, стоило только подумать и взвесить собственное нынешнее состояние, как становилось тошно. Щеки предательски краснели. Очень стыдно. И мерзко. И унижающе. Это даже подавляло страх перед выработанной иерархией со всем из нее вытекающим.

Наверное, даже хорошо, что с Саске что-то происходило и он не очень вменяемый; хорошо, что мозг работал альтернативно, то всем вниманием фокусируясь на собственных ощущениях, то на внешнем мире со всем его наполнением и, в частности, голосом-фигурой-дыханием-присутствием-прикосновениями-Итачи. Нет, правда, судьба оказалось щедра, каким-то образом забросив Саске в это отвратительное состояние; оно настолько выбивалось из нормы, что и всё происходящее относило к разряду бреда. Так, быть может, легче вывозить. Или наоборот, впечатлительнее, обострённее, ярче; чёрт поймёт (чёрт рядом, здесь, уже пришёл по его душу).

- ???

Если честно, он не очень догонял, что брат желал услышать. Смысл слов, в общих чертах, да, разбирал, но... что с того? Младшего то потряхивало от холода, то на мгновения бросало в жар; его мысли то сфокусированы, то спутаны; его вроде как тошнило, но при этом окружающее и происходящее не вызывало ни ненависти, ни отторжения. Ему вроде и страшно, а вроде и весело, а вроде и даже как-то всё равно. Дело ли в авторитете брата, его прикосновениях, собственном характере, перепаде температур в номере и теле или влиянии наркотиков на всё и сразу, а разобраться в ощущениях трудно. Но и понять цепочку, следуя которой Саске и оказался... вот здесь, вот так, вот такой... С Итачи, который должен был быть в другом месте в другое время, и вести себя должен был иначе. Ведь при всей своей сложности и склонности подавлять, старший брат ведь не вёл себя так, они же... всё-таки родные братья, с чего бы тому говорить подобные слова, угрожать, кажется? Зачем так унижать и издеваться, зачем вызывать смущение и двоякое раздражение от прикосновений, зачем... вот это всё? Саске ведь не сделал ничего, что стоило бы так дорого, да?

Мысли могли бы начать собираться подобно конструктору в нечто единое, даже несмотря на ни то мороз, ни то мурашки по коже, однако совсем не нежный и резкий захват волос заставил все мысли ни то вылететь, ни то снова сбиться с разномастный набор всего на свете. Это ведь правда больно; нет, не та боль, как когда у него случайно оказалась сломана рука или когда сверлят зубы, но боль та самая, что заставляет тело отреагировать определенным образом, рефлекторно, непроизвольно. К примеру, вся сущность напряглась, насколько могла, а особенно лицо, словно бы натянулось изнутри невидимыми нитками. Глаза непроизвольно заслезились по уголкам, отчего пришлось их невольно зажмурить, дабы не усугублять. Нет, плакать он не будет, а вот ни то цокнуть, ни то хмыкнуть, ни то хихикнуть на нервной почве - вполне, после чего закусил нижнюю губу, словно бы это ослабляло напряжение. Теперь всё его внимание - на этой сраной руке и своих сраных патлатых волосах, через которые пробивался голос. Говоривший странные вещи, ставшие совсем непонятными.

По большей части, Саске сейчас очень плохо. Но из-за уровня наркотиков в крови и их пускай ныне совсем искаженного, а всё-таки влияния, плохо, да не совсем. Неоднозначно. Чертовщина. Он ведь не за этим ехал в клуб и вообще ни на что подобное не... так что хотел услышать Итачи, чёрт подери?

Непроизвольно попытаться дернуть головой. Итачи не имел права так делать, и касаться, да? Впрочем, то неизменно: лишь рефлекс.

- Ты же не станешь из-за такой ерунды... к трубам... - из-за положения тела, головы, натяжки волос (он издевался, да? Точно издевался, играя с ними словно ни то судья, ни то бог, решавший, будет ли сегодня день жесток или ласков), состояния, говорить полноценно было достаточно затруднительно. В таком положении даже дышать сложно, если совсем честно, и дело вовсе не в отсутствовавшей в номере вентиляции.

Это какой-то дешевый психологический триллер. Фильм.
Тупорылый сценарий.
Ещё никогда Саске не закрадывались подобные мысли, и ещё никогда в жизни он не ощущал свою жизнь, что и без того на волоске реальности, настолько не о себе и не своей. Новая форма игры от первого лица, фильм или роль, что угодно. Знал ли он тогда, что этот первый раз, увы, не станет последним, ознаменовав начало новой эры в его мировосприятии? Едва ли. Он, собственно, на этой смыли внимание вообще не задержал. Опять же, сие технически затруднительно.

- Я ночевал с приятелем и он... э... любит клубы, мне тоже предложил. Мы и пошли... и всё было тихо, а потом... я, - он сглотнул, потому что чертовски сухо во рту, а губы обветрились за это время; от подобного движение кадыка (гортани) оказалось особенно заметным. - Не знаю, что потом... Потом всё было хорошо, затем не очень, а теперь я... тут, - Саске цокнул, открыв один глаз, т.е. теперь жмуря лишь один, и попытался скосить его на Итачи. Без понятия, как сейчас выглядел сам, в каком положении находился, и с трудом бы сказал, как выглядел старший брат - точно как ублюдок или психопат, СС-овец, коим вообще-то Саске его прежде никогда не представлял, несмотря на давно ухудшившиеся отношения. Его внешний вид не то чтобы вот прямо сейчас волновал.

- Итачи, ты... зачем? Это... Мне это не нравится, давай просто проснёмся и... и всё. Я не понимаю, что ещё... надо. Тебе.

Отчего Саске походил на натянутую струну, будучи таким чувствительным и отмечая детали, что не отметил бы ни за что на свете? Всё его внимание размытое и походило на мозаику, разве что общую картину из кусочков он сложить-увидеть не в состоянии. Лишь детали, между которыми переключалось внимание и которые цепляли фокус, пока в голове творилось нечто. Что с ним происходило Саске не понимал, но одновременно и до смерти пугало, и дарило что-то вроде адреналинового всплеска в лучшем из своих проявлений. Но лучше бы оно, конечно, закончилось, и юноша просто проснулся, пускай даже с больной головой или дурным настроением. Слава богам, хах, ему не привыкать.

- Да, именно так. Как в детстве, - отчего-то Саске очень сильно не хотелось смотреть на брата. Он и не смотрел, пока была такая возможность; до последнего, пока можно было, пока получалось. Потому что пока тот говорил, сознание невольно забрасывало из настоящего в прошлого: где было страшно, но чужое тепло и близость отгоняли всё прочь, и независимо от того,у сыпал ли мальчишка после или нет, ему было так спокойно и хорошо, что он готов был хоть каждую ночь бояться, лишь бы только брат был рядом с этим аномальным, абсолютным умиротворением от его присутствия. Они тогда, бывало, могли рассматривать глаза друг друга, подолгу и совершенно молча. Тогда Саске казалось, что это сам космос, что других глаз в мире нет, что в другие смотреть и не надо; они всего гипнотизировали, давили, но всё равно были абсолютом. Со временем, начал взрослеть, делать они так перестали, в целом более не проводя много времени вместе. Бегать к старшему младший, конечно же, перестал, а чужие тёмные глаза... что же, давления в них стало ощущаться куда больше, чем в детстве. Вот только не реагировать, не смотреть, не впадать в гипноз - всё равно не мог. Сейчас точно знал, что будет тоже самое, и отчего-то очень этого не хотел. Потому не смотрел, пока можно было. Не понимая странного жеста брата, но объяснения ему и не ища. Это же Итачи. Он... всегда знал, что и зачем делает. В отличие от младшего глупого Саске.

Когда волос больше не касались, вот те несколько мгновений, юноша ощутил свободу; нет, не так: возможность хотя бы раз глотнуть воздуха чтобы никакого натяжения ни на затылке, ни в висках, ни в лазах. Он лишь на момент втянул воздух ни то через рот, ни то через нос, прежде чем его свобода закончилась. Итачи, может, и оставил его волосы в покое, но не оставил выбора: не смотреть больше не получится. Хотя бы потому, что Итачи так распорядился его головой, снова имея над ней контроль. Движениями, манерой, что... память снова забросила его в прошлое. Когда-то они могли разговаривать, когда-то могли обниматься, когда-то Итачи позволял себе быть с младшим нежным, а Саске отмечал ему тем же, пускай подобное в их семье не слишком поощрялось. Но то было когда-то давно, настоящее выглядело иначе, ничего от тех времён не осталось, а сейчас... Зачем Итачи задевал прошлое и почему сейчас Саске с такой охотой погружался в него, выкручиваясь нутром наизнанку и не в состоянии сделать ничего? Как же раздражало. Но как тогда было хорошо. Тогда не было никаких забот, а если и были, то разбираться с ним за такую награду было быстро и просто. Пока оно было и работало.

Сейчас, когда вырос, многие вещи - большинство, вообще-то - в себе терпеть не мог. В том числе и невозможность не реагировать на брата, даже если то и было раздражением или обидой. Отчего-то так просто краснел и выводился на хоть какие-то эмоции, словно не прошло много лет, а Итачи всё такое же авторитет. Безусловный и абсолютный. Но ведь нет, совсем не так. Саске его почти презирал, а это далековато от авторитета, не так ли? Просто сейчас, ни то из-за окутывавшего вне дури стыда, ни то нестабильной и высокой температуры тела, ни то раздражения, ни то внимания и присутствия брата (как почти всегда в прошлом) его щёки неизменно горят, и это, видит Будда, не то, что Саске способен хоть ка-кто контролировать. Хотя отдал бы очень многое за то, чтобы от этого избавиться.

- Так скинь же меня в неё, если она не даёт тебе покоя, - даже не заметил, как предсказуемо и неизбежно снова загипнотизировался этими лазами. Не важно, что не понимал смысла слов Итачи, ведь тот всегда закручено разговаривал. Не важно, что тоже не понял, что и как ответил, ни то вызовом, ни то шепотом, ни то издевкой. Вне лаз брата всё столь условное и неважное, что вообще чудом оказалось заметить в итоге ключи на ладони перед лицом. И спасением, потому что это позволило отлипнуть от глаз брата, пытаясь понять, что это за ключи, что сними делать и... Итачи ведь издевался, да? Если Саске не возьмет их, то станет винить, а если попытается взять, то не даст. У них было похожие игры в прошлом, только тогда они казались безобидными и даже веселыми; это ведь брат уделял внимание, а Саске большего подарка не сыскать.

Вообще-то, Саске бы дотянулся. Если выплюнуть ключ под себя или держать за щекой, то когда ему будет лучше, когда он очухается от этого странного состояния, то сможем устроить их между зубами, подтянуться к наручникам и, непременно долго провозившись, всё-таки снять их. Вообще-то, Саске хорошо обращался с наручниками, просто... в подобном положении никто ничего более сделать и не способен. Вот и всё. Дело ведь не в самом Саске, да...

Между тем голова в подобном положении немного затекала, после ослабления хватки у корней волос до сих пор пульсировало, и заместо того, чтобы взять ключи - он уже было потянулся, подтащив себя чуть выше, ибо вообще-то у него имелись пальцы и они могли прекрасно цепляться за изголовье, как и двигаться вверх-вниз по нему, - однако что-то его словно остановило. Ни то гордость, ни то понимание, что это просто Итачи этого хочет, а потому надо поступить Иначе... Не знал. Саске ничего, блядь, не знал, уже не разбирался и не понимал, что происходит. Это какая-то гипертрофированная реальность, де он ничего не может и ничего не значит. Реальность, где их только двое, а беспомощен и жалок лишь он один. Как всегда. А поскольку Итачи - это Итачи, это особая каста, это брат, в обдолбаной и пухнушей голове даже мысли не возникло о том, чтобы позвать на помощь, когда за дверью раздавались шаги. Саске не слабак, чтобы это делать. У Учиха так не принято. Да и разве, ну... просить спасти от брата? Не зная всех нюансов этого места, оно всё равно даже в кривых мыслях звучало абсурдно и подобно бреду.

- Я не знаю, Итачи, не-зна-ю, н-е-з-н-а-ю, чего ты хочешь услышать от меня, - вымученно, негромко и растерянно выдал Саске, отведя взгляд от ключей куда-то.. да куда угодно. Он облизал нижнюю пересохшую губу, прежде чем сжать из в напряжении, едва насупил лоб. Не смотреть на Итачи. Проснуться. Не цепляться. Подсознание стремилось его чему-то научить. Не общаться с людьми? НЕ ходить по клубам? Не заниматься ничем, коме семейного дела? Слушать родителей и брата всегда, даже если они ничего тебе не говорят и игнорируют твои попытки получить хотя бы инструкцию? Вероятно. Итачи непременно учил его тому, что Саске что-то делал не так. Как всегда. - Мне... жаль.. Я не этого хотел, я... - почти затарабанил, хотя из-за напряжения в шее и горле голос неизменно звучал чуть придавлено, воздух то и дело говорил о том, что его не хватает. Если учат, значит, надо просто уточнить, в чем ошибка, молча это проглотить и уйти. Чтобы урок проигнорировать или последовать - это уже потом. - Я... Итачи, что ещё?

Зажевал губу, кажется, совсем теряясь в происходящем. Удаляющиеся шаги стали бьющими по затылка каплями вверх тормашками. Это всё не могло происходить по-настоящему. Саске дуркой. Всё это дурное.

- Это так глупо, ниисан. Я... ничего не понимаю. Давай просто вернёмся домой... - сглотнув, что неизменно заметно по кадыку в силу положения. Пить хотелось до сих пор, - пожалуйста.

Вероятно, именно так ощущали себя абсолютно беспомощные, жалкие котята или щенки, когда попадали в руки тех, перед кем бессильны; в руки, имевшие дурные намерения и-или искаженное представление о собственной власти. Куда более жалкой, чем существа, оказавшиеся в их руках. Вот только Саске не планировал испытывать это на себе; он не жалкий, он сильный и способный, он Учиха, он человек, он... так вот, значит, как оно ощущалось?

Будет ложью заявить, что Саске совсем ничего не помнил. Это ведь не так. Вот был вполне приятный вечер, вот диковинный, но не отвратный первый визит в клуб, где быстро остался без компании приятеля, переключившегося на какую-то вшивую девицу; вот Саске самую малость выпил, вот вернулся на своё место. Вот у него отчего-то поднялось настроение, стало больше любопытства, и магия места сработала, похоже. Юноша втянулся, было хорошо, а потом... Потом память стали покрывать пятна, всё более чёрные и долгие. Чёрное ничего, а после какой-то номер, как-то тяжело дышать и отчего-то очень неприятно; это явно из-за кого-то, он не один. Вот оно следующее пятно, которое в памяти не всплывали никаким образом в плане картинки, лишь только ощущениями. Сначала диковинными и точечными. После затрагивающими все новые и новые части его. В конечном счёте, переставшими быть чем-то новым. Никогда - приятным или желанным, но с какой-то определенное точки единственно понятными и существовавшими, словно бы вне мутности и боли, вне странных звуков и хронической нехватки воздуха, ничего быть не могло, не сталось и не существовать. Ему не было хорошо, но и плохо - очень плохо - в какой-то мере стало нормой, а значит... на реальность не жалуются, не так ли?

Сколько времени прошло, сколько раз он проваливался и что происходило с его телом? Саске без понятия. Он, снова, в какой-то момент потерял всякие силы что следить, что сопротивляться, что пытаться понять. Дело, вероятно, в том, как всё началось и во влиянии химии, что сводила подобное на нет, но в какой-то момент Учиха накрыло смирение. Это не могло происходить по-настоящему. И непременно всё закончится. Наверное, раз и навсегда. А если так, то... какая разница на детали, на происходящее, на вообще что бы то ни было?

Он привык к холоду и боли по всему телу; даже там, где, казалось бы, болеть в принципе не болело. Его тело как никогда  едино, а разум абсолютно, т.е. совершенно пуст, накрытым затянувшимся чёрным пятном. Наконец-то важно и душно - это здорово, и наверное закоченеть, напившись дождевой воды, что забивалась под него и под коду, моча волосы и смывала под него рвоту и прочее (откуда к нём вообще ещё что-то вне желчи осталось?) долой.

Наверное, так ощущали себя измученные котята, когда, наигравшись, их наконец-то выбрасывали на обочину. Жалкие, ничтожные и... совершенно не беспокоившиеся  об этом. Что-то в этой жизни уже их предало и пошло не так, так в чём разница? Теперь хотелось лишь закрыть глаза, скрутившись настолько сильно, насколько позволило бы общее и не слишком слушающее промокшее тело, да и смыться в никуда дождём.

Он уже было закрыл их, растворяясь, как...

"Итачи?"
Просто что-то знакомое. Ленивое приходить в себя, лениво отзываться, всё внутри него безумно заторможенное и уставшее. Словно выпотрошили и приказали лечь помирать (жить) своими силами, как вдруг оказывается, что, ну... кругом есть что-то ещё. Целый мир, к примеру. И этот мир вполне способен споткнуться об (очередного) котика на обочине.

Пришлось открыть глаза и попытаться вникнуть. Неизменно медленно, молча. Подобно кукле, что открыла глаза и безучастно наблюдала за манипуляциями, не имея никакого отношения к миру кругом.

- Итачи... - только и прошептали губы практически беззвучно.

Что происходит?
Прилёг на обочину; видимо, оставленный помирать. Кем-то. После целой вечности не пойти где не пойти в чём. Скажите время, распишет все как было.
Помнишь, как оказался здесь?
Конечно. Не на своим пеших уж точно. Из горячего ада в ад иной. Дайте бумажку, прямо сейчас карту нарисует.
Кто это сделал?
Дайте уже, наконец, этот чертов листок! Саске же и имена выдаст, и лица. Он же знает, а.

Ещё  более бессмысленных вопросов ему задать просто невозможно, и это буквально читалось в глазах, смотревших в непередаваемое примесью: скепсиса, боли, усталости и абсолютного, непробиваемого непонимания. Потому что это всё тоже не по-настоящему, а значит, Саске продолжал не понимать. Чтобы что-то происходило, ему даже необязательно что-то делать, ведь... Какая миру разница на жалкое животное, что оказалось подобрано прямо по ходу справления своих дел. Было-не-было-бум.

Прошла целая вечность, он успел несколько раз медленно моргнуть, собирая хоть что-то в кучу.
Подсознание не могло нарисовать или призвать кого-то вне Итачи, ведь кто, как не он, да?... Несмотря ни на что: кто, как не он?

- Нет... наверное. Да, - смысл слов доходил, но не имел значение. Зачем вставать, куда идти? Зачем? Что будет после того, как пойдёт? Какого будет Саске?

Он, конечно же, пойдёт. Просто потому, что Учиха. Будет жевать губу и давиться тем, как отзывается боль, не промолчит о том, как плохое слушает тело и как больно... везде.  Его не парализовало, ноги на месте, а значит, остальное не имело значения. Раз Саске уже не имел значения, уже оказался бессилен и уже... Какая разница.

Руки также болели очень сильно, но по больше части пальцы и запястья; это можно пережить, несмотря на это можно было делать хоть что-то. Просто когда предоставилась возможность, плюнув на все ощущения, на дождь, на некоторое окоченение, младший притянул брата за шею и обнял настолько крепко, насколько хватило выносливости, сил и равновесия.

Несмотря ни на что, Итачи каким-то образом появился в этом всём, как делал это всегда. Раньше Саске утыкался ему в грудь, когда снились кошмары или его беспокоила обида за то, что самые близкие не отвечали на его нужду, и всё проходило. Сейчас, конечно, всё сильно не так, но... Да, именно так. Как в детстве. Просто хуже, чем в любом из кошмаров, а Саске слишком измучен, чтобы испытывать от этого хоть что-то. Может, лишь маленькую часть облегчения. Этой крупицы в раздробленном до ничто нутре хватило для того, чтобы в какой-то момент выплеснуться в виде слёз: один из наименее плаксивых и выдержанных людей среди тех, каких только можно представить, неконтролируемо разрыдался. Прорвало. Может, потому он и нуждался во влаге все эти дни.

Когда слёзы закончились - произошли это до обидного быстро - и вместе с ними выплеснулось, казалось, всё то, слетело вместе с концом этого, Саске замолк. Стал послушным, молчаливым, ничему не возражал и просто следовал с Итачи, не возражал, не нервничал, не заикался о том, как и где ему вообще-то больно. Брат здесь - и это облегчение; всё закончилось и, так или иначе, продолжится как прежде, если вдруг окажется, что пережитое - это нечто большее, чем просто дурной сон. Правда... смотреть на старшего не решался. Потому что несмотря на холод, озноб, непременно простуду, замотанность и всё то, что наступало в столь перегруженных для тела и мозга ситуациях, одно Саске начал ощущать вновь: стыд. Пробирающий глубже, чем до костей.

Что брат подумает? За кого его теперь будет считать? Ему теперь придется переступать через себя, чтобы хотя бы здороваться с младшим, таким мерзким, униженным, не гордым? Как будет разгвораивтаь о нём с отцом, как... Столько много вопросов засыпали мальчишку в момент, да вот только ответом на всё было всего два слова: мерзость и стыд. Позор.

Он даже не заметил, провалившись в вязкие, холодные и тяжелые мысли, первые появившиеся за последнюю вечность, как оказался в машине. На нём вообще-то уже плащ, а это прикрытие: так лучше, чем нагим, даже что-то бесцветно про "спасибо" пробормотал. На деле Саске не ощущал ткани на своей коже: мокрой была, мокрой осталась, да и рецепторы словно бы в целом вымотались настолько, что перестали воспринимать любой раздражитель. Ткань, сиденье, вода, невесомое прикосновение - ничто не имело значения, проходило мимо.

Глаза смотрели куда-то на бардачок, тупо уставившись. Итачи как раз туда полез, чтобы достать бутылку и выпить. У Саске это не вызвало диссонанса: ну да, водил и пил, ну да, бывало всякое, ну да, вообще-то Итачи образцовый следователь, бла-бла... Сейчас всё воспринималось ровно, не вызывая ничего. В конце-то концов, Итачи его нашёл, имел право. В конце-то концов, как бы не презирал и не хотел, наверное, оставить на обочине, видел подобные картина, да ещё и со своей фамилией, не каждый день. Потому нормально, что требовалось выпить против стресса, омерзения или шока. Саске не задумывался об этом совершенно, мозг сам по себе генерировал понятные оправдания и объяснения, оставаясь словно бы в некотором онемении.

- Шутишь, да?... - игнорировать пачку оказалось трудно, так-то. Потому, не смотря на Итачи, скосился на это самое. Вообще-то у Саске достаточно резкий и стервозный характер; наверное, даже замотанность и истоптанность не способны вытравить некоторые вещи, срабатывавшие на автоматизме. Даже как-то горько хмыкнул. Просто, ну...

Нет, ну правда: Саске невесть пойми где был, судя по всему был накачан, явно подвергся не одной форме насилия, черт знает сколько провалялся голым у обочины (под дождём), непременно простудился, заработал обезвоживание, непонятно, отбиты ли у него легкие и вот это всё, у него шок и опустошение... Итачи правда посчитал, что стоит предлагать? Ладно. Допустим, это такой же автоматизм, как и в случае Саске. Да и стресс заставлял людей вести себя более глупо или отлично от обычного. Потому младший не удивлялся, не задумывался и вообще, скосился обратно в бардачку перед собой, снова замолкнув.

Без понятия, сколько минут просто. Неизменно не смотрел на Итачи и хотел провалиться сквозь землю, потому что в этом будет смысла куда больше, чем в любом другом его действии. Когда тот принялся застёгивать, всё также не смотрел, вообще отведя взгляд в сторону, дабы никак не пересекаться. Саске от себя противно. Лишь на пару мгновений из взгляды встретились, когда Итачи пристально разглядывал, явно намекая, что хотел взглянуть тому в глаза. Саске не привык отказывать старшему, пускай даже выбор и стал более дерзким; сейчас так тем более, потому и дал ему несколько мгновений, прежде чем снова скоситься в окно, стараясь даже там никаких очертаний не рассматривать. Даже не краснел, как обычно.

Оживился юноша только в тот момент, когда брат спустя какое-то время вновь заговорил.

- Нет! Не надо домой!

Почти подскачил на месте и выпрямился как по струнке, проигнорировав, как при этом больно стрельнуло (на секунду это отразилось на лице, но и ладно), где не должно. В сравнении с визитом домой - ерунда. Отец, конечно, должен быть на работе, но вот мать точно дома, да и им непременно звонили со школы, если вдруг Саске там не было, а это непростительно без веской причине, будут вопросы... Хотя, если честно, мальчишка вообще без понятия, сколько времени прошло. Может, это просто следующее утро. Однако фантазия на дурной всегда щедра. К тому же, если не сегодня, так завтра появятся вопросы и... таким ему тошно появляться в Их доме. Он и без того там словно чужой, инородный, а теперь-то...

Активно замотал головой, отчего вода с куда более длинными без укладки волос даже немного разлетелась по сторонам хаотичными холодными каплями.

- И в мотель! Тоже... не надо, - резко, впрочем, заглох уже к концу фразы. Что-то кольнуло-стрельнуло в памяти, мальчишка зажевал губу. Явно нечто неприятное. Мотель... мотель... Нет, Саске не хочет в модель. Больше - нет. Никогда больше - нет. Даже если ему померещилось... ни за что, нет. Он откинулся на спинку, сильнее зарывшись в плащ.

Взгляд непроизвольно опустился на свои руки, когда на низ обратил внимание Итачи. От увиденного юноша ещё сильнее побледнел, став белым как лист бумаги, и поспешил их куда-то убрать. Не хотелось, чтобы Итачи видел. Саске в это каким-то делом влез, брату не стоило видеть, не стоило... осуждать и стыдиться его ещё сильнее.

- Ничего серьёзного, забей, - протараторил он, снова скосив взгляд в окно.

- Поехали ко мне, - почти сразу, меняя тему, и тем самым давая как все ответы, так и задавая курс. - Я скажу адрес... если ты его ещё не знаешь, -  последнее также на автоматизме. Саске не слишком скрывал места, что для него легально, но не совсем, удалось внять через знакомых. Он, может, и умный, но у его родственников вообще-то вся полицейская система как минимум города, брат чёртов успешный следователь, отец - глава всей этой конторы... странно бы полагать, что им это не на раз-два узнать. По крайней мере, пока он не совершеннолетний и пока у него телефон, за которым родственникам позволено следить; с геолокацией Саске не вошкался, привыкнув к этому явлению как к некоторой норме.

- Ключи не понадобятся, - так ответить было проще. Саске без понятия, где его ключ, и это, к счастью, последнее, о чём стоило бы беспокоиться. Никакого адреса или опознавательных знаков, способных привести потенциального нашедшего к адресату, не имелось, потому судорожные поиска излишне. Это не специально, просто так - действительно удачно, кто бы знал - сложились обстоятельства. Или один из тех немногочисленных плюсов, что Саске не жил на около-своей съемной студии постоянно. У него там котёнок, и к моменту, когда младший покончит со школой, та будет достаточно привыкшим к месту, частому отсутствию (Учиха намеревался где-то, но работать) хозяину, чистоте и визиту соседей. Одной конкретной соседки.

- Мы могли бы заех... - начал было, как осёкся, тут же себя заткнув. Если честно, прежде у Саске случались вывихи пальцев и он приблизительно какого это, когда не нечто серьёзное; но то был один палец, а сейчас их таких больше четырех, а запястья и выше из-за следов на них - одна сплошная боль, даже без вправки. - Ладно, - глухо согласился тот. Разве что кивнул на бутылку, мол, ну... Обжигающий мерзкий вкус отвлечет от ощущений, звуков и неприятной ноющей боли после. Раз уж Итачи теперь из мега-следователя ещё и в медики заделался. Меньше бумаг, больше конспирации, проще придумать алиби для родителей.

Когда все было сделано, Саске молчал до самого конца дороги. Только сейчас он понял, что его знобило, как случалось с простудой. Ей, на деле, не надо много времени, чтобы проявиться; Учиха не часто болел, но помнил эти ощущения. И что сказать: конечно, именно их ему сейчас не хватало, явно же недостаточно того, что имелось. Щедро, короче, спасибо. Но и ладно. В голове всё ещё уныло-серая камасутра, а не собранные мысли, и это неплохо, наверное. Саске опустошен и пуст внутренне, так пускай и мысли своим отсутствием соответствуют. Он не знал, чем и как его накачали, но судя по тому, что ничего не помнил... Вообще-то, несмотря на произошедшее, Саске не дурак и по-прежнему не состоявшийся коп в семействе копов, потому знал, как люди вели и ощущали себя после приема наркотиков и подобных препаратов. В теории конечно, но... копом он решил, что не станет, а практика каким-то образом сама его нашла. Словно бы кто-то очень серьезно... Нет, пока ещё осмысливать и рассуждать о пережитом Саске не готов. Факты, клики, анализ и вопросы с не состыковками будут всплывать позже; для этого ему бы заиметь контроль над своим телом и хотя бы какое-то внутреннее наполнение.

Когда они подъехали к ухоженному зданию в семь этажей, младший набрал консьержа, сказав, что кажется забыл ключи. Женщина его, разумеется, узнала, и уже спустя несколько минут они были на пятом этаже, к дверей студии Саске. Вернее, за три двери до неё. Руки ныли не очень охотно слушались, однако не отвалились, потому до звонка дотянулся.

Спустя полминуты дверь открыла приятная невысокая женщина, на вид немного моложе их матери, и ни то удивленно, ни то обеспокоенно окинула взглядом сначала Саске, а после.

- Юуки-сан, простите, что беспокою вас в подобное время. Мне понадобилось не запланировано уехать и я, похоже, второпях потерял в дороге ключи. Не могли бы вы меня выручить? - он устало и немного вымученно, а всё же улыбнулся; общее состояние и потрепанность не отменяли того, что Саске оставался милым-красивым-бла-бла, а факт того, что и он, и Итачи, судя по всему, попали под дождь и промокли, придавал некоторой душевности и сострадания.

- К... Конечно, Саске-кун. Всё в порядке? Тебя не было несколько дней, я уже начала беспокоиться. Булочка вся извелась, я уже почти взяла её к себе до твоего возвращения... Ты ведь не против, если  сделаю так в следующий раз? Она совсем маленькая и...

- Разумеется, я не против. Это было неразумно с моей стороны. Простите за доставленные неудобства, Юуки-сан, и спасибо за Булочку. Извинюсь перед ней вкусняшкой, - женщина между тем окинула Итачи взглядом, улыбнулась ему, а после ненадолго скрылась в квартире, дабы вскоре вернуться с ключами.

Разумеется, их взял Итачи. Саске старался руки не святить, да и в целом... Ну, вы помните ситуацию, да?

- Ещё раз спасибо, Юуки-сан, - он поклонился и, услышав от женщины ещё несколько сладко-приятных-женских фраз, поспешил убраться обратно к собственной двери. В нескольких местах снова кольнуло, отчего юноша поморщился и фыркнул. Ему нужен парацетамол. После душа. А может что покрепче... Хотя бы кодеин. Не факт, что найдётся на полках, но и ладно, чёрт с этим. Наличие родной двери, отсутствие полицейский, врачей и родителей сами по себе дарили облегчение, вызывая противоречивые ощущения в ногах и внутри головы.

После включения света, из встретила небольшая, но болезненно вылизанная, словно бы не жилая вовсе, студия с абсолютным порядком. С одной стороны небольшая кухонка с барной зоной-столешницей, с другой - кровать. Пока всё не обставлено и очень пусто, потому имелся всего один шкаф и несколько предметов для кота, включая автоматизированные кормежки. Дверь в ванную приоткрыта, явно чтобы животное могло проникать туда-обратно. Сама Булочка, пока ещё очень мелкая и несуразная, больше похожая на  комок ваты с двумя серыми точками, уже ждала недалеко от двери, пискляво мяукнув пару раз.

- Прости, прости, Булочка... Нас чуть не разлучила смерть, но я честно помнил о тебе каждую секунду... когда был в состоянии, - последнее побормотал к себе. Забив на плохой баланс тела и боль, он даже присел на корточки (перетерпев треснувший внутренний мир), чтобы тыльной стороной ты погладить. Котенок облизала его пальцы, потерлась и, кажется, готова была плестись следом. Где-то между делом понюхала обувь Итачи, чихнула, в после отчего-то смылась в свой лестницу-домик.

Приблизительно тогда же Саске понял, что... чёрт... зря он присел. Ни голова, ни вес существующие точки тела этого поступка не одобрили. Возможно, его еще не совсем отпустило, возможно, он в абсолютном отчаянии, безразличии и унижен достаточно, чтобы больше не стесняться, а может быть чистоплотность взыграла в нём сильнее жажды или гордости, но... Поняв, что встать обратно даже с помощью - это чёртов Вьетнам, Саске плюхнулся с корочек на колени да и, ну, в общем-то, что-то около пополз в ванную, опираясь на локти, да ими же шире открыв дверь. Там придержится за ванну, чтобы в нее залезть. Плащ его не смущал, Итачи не смущал тоже. Саске, конечно, красный как помидор и готов умереть прямо сейчас, будучи не против, чтобы на него случайно упал потолок и прекратив весь этот позор, это бессмысленное и никому ненужное существование семейного урода, но... Потолок не упал, мысль о душе все также занимала его, а Итачи он всё также старательно - прямо как изображение отсутствие боли при Юуки-сан - игнорировал. Если игнорировать проблему, она будет меньше беспокоить, и вообще-то прежде у них получалось то едва лине месяцами, так что... Да, пока брат ничего не скажет не сделает, Саске решил его речами не провоцировать и делать вид, что тот стенка. Хоть и знал, что долго, увы, оно не продлится.

И снова словно три годика с занимательной игрой. Спасибо, что живой...?

Да, Саске действительно весь горел. Кода простываешь, то это доходит достаточно быстро: даже если тело ещё не потряхивает и кашель ещё не стал разрывать лёгкие, то внутреннее начало озноба и общее болезненное ощущение улавливается почти сразу. С учётом всего комплекса факторов для дурного самочувствия, подобное лишь терялось в их перечне. Просто юноша знал, что в добавок ко всему прочему ещё и простудился. И это не то чтобы вызывало хоть какие-то эмоции, просто факт: очень не вовремя, ведь ближайшие пару дней с такими руками он не то чтобы будет способен многое сделать.

Интересно, а почему такое пристрастие именно к рукам? Почему акцент на них? Слишком много для простой случайности в выборе мест и... А, впрочем, неважно. Саске выкинул эти мысли сразу же, не желая ничего обдумывать или осмыслять сейчас. Он слишком устал, ему слишком стыдно, у него куда больше "здесь и сейчас", которыми стоило себя занять. В конце-то концов, он явно далёк от бытия в здравии, потому ничего рационально бы не надумал.

Продолжая действовать как прежде, Саске не перечил, был очень послушным и молчаливым. В основном из-за стыда, конечно, но ещё и потому, что понимал: некоторые вещи ему сейчас самостоятельно сделать если не невозможно, то достаточно затруднительно, от непривычки-то точно. А брат... он и без того тратил своё бесценное время на младшего, словно бы тот не вырос и уже практически не взрослый мужчина. Саске ему за это непременно обязан, ведь за сегодня Итачи сделал для него больше, чем за все последние годы. И нет, он не обязан был; по меркам любой другой - любой другой нормальной - семьи, нормально поддерживать друг друга, уделять время и заботиться, но... у Учиха всё иначе. И это единственная знакомая Саске норма, потому и стыд, и чувство обязанности - единственное, что следовало. Пока где-тов стороне ютились и скрипели отголоски прошлого, казавшегося таким далеким и вовсе никогда не реальным. Ему словно бы снова лет пять, сделал какую-то глупость, а брат рядом, чтобы позаботиться; заместо всегда занятого (для него по крайней мере) отца и загруженной делами и поездками матери. Непонятно, скучал ли Саске по этому ли оно его раздражало, но... усталость навалилась ещё сильнее, словно из него высосали все соки до последней капли, и что-то вязкое шевелилось внутри. Не придававшее сил совершенно.

Стараясь не смотреть на брата, помогал по возможности, а вне их - старался не мешать, как и неизменно не смотрел - по возможности. Благо, Итачи и не требовал визуального контакта, а Саске мог из раза в раз отвлекаться на свои припухшие руки с очень выразительными следами на запястьях. Что же, хотя бы, вроде как, на ногах ничего подобного не было. Значит, людей было не так много... Ай, снова! В один момент заткнул все мысли, провалившись в ознобную пустоту внутри головы. Даже касания прошли словно бы мимо Саске, потому что он отгородился, ушел за стену и всё сейчас протекло мимо него; словно ни то сон, ни то безумие. Неизменно, от стыда.

- В шкафу есть несколько комплектов одежды. Можешь взять, - тут всего неизменно мало, Саске только в процессе очень медленно переезда, что завершится где-то через год (в худшем из случаев), но на переродиться хватит. Итачи тоже промок, вообще-то. И тоже мог принять душ или около того. Младший не уверен, что тут имелась банка кофе, хотя... должна была быть. Весь в их семье пили в основном чай, потому сюда он купил кофе, себя к нему приучая.

Оказавшись приведенные в более-менее порядок, словил каплю облегчения: Саске теперь не мог грязь, особенно у себя в кровати, потому хотя бы об этом можно было не заботиться.

- Итачи, - наконец, он поднял глаза на брата, когда устроился на кровати. С телефоном разберется завтра или на днях: тому надо высохнуть, а после посмотрит, что можно спасти, где поможет зарядка и далее по списку.  Поскольку пальцы неизменно не слушались, таблетки ещё не подействовали и было откровенно больно, пускай Саске и почти умело это скрывал, не забывая, что сраный, но Учиха, хах, хотя бы в этом плане, касаться полноценно он не мог. Потому для привлечения внимания ненадолго уложил голову на плечо брату, выдав короткое: - спасибо.

Тот явно не останется. Саске знал. Уже сделал слишком многое, так что... он, как младший, не имел право в их семье просить о большем. Младшие слушают и следуют, старшие подают пример и, когда очень-очень нужно, покровительствуют. Братский лимит, вероятно, исчерпан, потому Саске ничего не просил и так далее. Хотя ему, если честно, не очень хотелось, чтобы Итачи так сразу уходил. И вовсе не потому, что руки по-прежнему не работали, как положено, и так будет не один день; и не потому, что от позднего подросткового возраста, усталости и болезни он ощущал себя плаксивым и беспомощных, что ещё сильнее раздражало. Просто... некоторые вещи так просто не выбросить из-под кожи; даже равнодушием; это глубже, чем в подкорке.

- Забросишь мне медикаменты, если будет возможность? Судя по всему, одного обезболивающего будет недостаточно. Возможно и тебе пригодится, ты тоже промок, - негромко и спокойно сказал, глядя на корочку у небольшой прикроватной тумбочке, что служила и хранилищем всякого рода мелких штук, для которых он еще не расставил мебель.

Когда дверь открылась, а после раздался громкий как для тихой, не проснувшейся ещё студии звук падения, Саске проснулся окончательно. Он уже давно не спал, лишь периодически проваливаясь в дрёму. На самом деле, в подобном состоянии Учиха пробыл большею часть ночи и утра, не имея и близкого понятия о том, сколько времени и какой сейчас год. Он провалился в сон часа на три почти сразу, однако вскоре температура, озноб и начавшийся глухой кашель стали мешать сну, вынудив проснуться. Время от времени проваливался, после посыпался, и так часы напролёт. Не совсем осознавал этого, потому что и прежде был выжат, не в состоянии думать, совершенно измотан и на грани вменяемости. Теперь к неспособности объективно и адекватно воспринимать мир, время, пространство и себя в нём получило ещё одну причину плыть, ни в чём себе не отказывая. Таблетки вроде помогали, а вроде нет: боль в теле и, особенно, руках, заиграла новыми оттенками, то обостряясь, то пропадая, то даже принося странное, исключительно воспалённое удовольствие; тело выламывало время от времени, суставы в восторге, да ничего с этим не поделать. Если вы когда-то заболевали, то это чувство непременно вам знакомо. У Саске же куда больше причин переносить его... особенно. Как же хорошо, наверное, что он знал, что именно с ним делали и чем именно накачали: воспалённый мозг непременно выдал бы всевозможные последствия, от внезапной остановки перегруженного сердца, инсульта или проблемам с дыханием, до СПИДА и прочих кошмаров. Потому он, конечно, подумает об этом всём, но позже; пока неведение дарило часть облегчения, свят всяк незнающ.

Большею часть ночи Булочка ошивалась рядом: спала на голове подобно гнезду, перебиралась на соседнюю подушку (кровать размера "полтора"), в ноги. Иногда облизывала одеяло или ухо. Периодически мурчала. Сейчас её рядом не было, и это неудивительно: Саске и сам бы пошёл выпинывать гостя, не будь это Итачи и окажись он в состоянии (физическом) это сделать. Но сейчас данную фанкцтю взяла на себя Булочка. Молчаливо. Вся в хозяина. Идеальная порода для Учиха Саске.

Не слышать шагов Итачи совсем было невозможно, потому что хоть в ушах и стучало и всё казалось отдалением в иной галактике, некоторые шумы нарочито-точечно залетали в мозг. Но, что главное, когда чужая фигура появилась с другой стороны, изменив и без того неясную картину перед лазами, а после буквально рухнув, Саске прозрел: ещё существовали в мире вещи, способные пробить даже насморк. Или в его случае основной удар болезни пришёлся не по носу.

Итачи что... пьян? Ночью, значит, эм... Пил? Ладно. Но этот запах, что улавливался не полностью в силу болезни и почти полу-бреда, но кое-как... Саске проморгался. Во-первых, чтобы сфокусироваться. Во-вторых, чтобы осознать себя. В-третьих, чтобы уложить картину перед глазами. Руки, что всю ночь устраивались либо над головой (иногда задевая киску), чуть свисая, либо свисая полностью перед собой, чуть сдвинулись в сторону, чтобы не мешать Итачи и чтобы тот на них не давил, судя по всему имея проблемы с координацией, в которых обошёл бы даже младшего. Как и всегда во всём, хах.

В полубреду ситуация читалась плохо,В сё доходило медленно, звучало странно. А ещё одновременно горячо и очень жарко, отчего при общей бледности щеки горели, а прикосновения не ощущались совершенно. Если бы не уровень опьянения брата, было бы просто понять, что того тоже одолел дождь, но он пьян.

— А... ага, — непроизвольно чуть отодвинулся вглубь кровати. Личное пространство, положение Итачи, что явно нуждался в пространстве, да и душно; вдруг. Совсем. Или это пятна-цвета перед глазами снова творили чудеса, издеваясь над картинкой и рисуя бредовые образы. Ни то демона (с дымчатыми, поплывшими, пугающими, но чарующими — природа демонов ведь такова?) на фоне скалы, ни то рухнувшей статуи, ни то кого-то очень... Нет, Саске не в состоянии это описать, да и наверное постеснялся бы. Хорошо, когда "невменяемый" — это не обвинение, а оправдание общему сюрру.

Итачи пил и был с женщиной, но какого-то фига в подобном виде вернулся сюда... Лекарства? Но когда усп... Ай, ладно. Голова загула, в висках стукнуло, потому мыслительный процесс неизменно тормозился; это почти физически больно.

Итачи смотрел, словно точно не человек или увидел чего особенного, ну а младший ему не мешал, собственно, делая тоже самое и дико зависая: неизменный эффект "повторюши", ибо, ну, а что ещё? Не то чтобы он сильно знал, что говорить. Не то чтобы испытывал хоть какую-то симпатию к выпившим людям, не то чтобы сильно часто видел брата в подобном состоянии, особенно когда сам в бреду, и тем более в подобной ситуации, в которой Саске уже запутался.

— Не уверен, что сейчас готов к этому уроку унижающих эпитетов, — кисло и хрипло выдал. Болезнь, выгорание после нескольких дней накачки и прочий букет причин снимали ряд принятых в их иерархии повадок, давая больше места характеру Саске, что, оказывается, существовал в природе. И при всех условиях, ничего, помимо оскорблений или унижающий определений, Саске бы не ждал... "Видел бы" — конечно, как же. Болезненный, выбитый из колеи, Саске не мог на себя взглянуть, но едва ли там имелась причина хотя бы для одного нейтрального, если не комплиментарного, эпитета. Это объективно. Сегодня Саске не настроен на моральный мазохизм, у него нынче иные поводы в изобилии.

Пьяные люди — странные. Пьяный Итачи — странный.  Младший не в состоянии это в принципе трактовать, а сейчас так совсем не способен, т.е. вообще. Братский букет ароматов ударил, когда тот коснулся лба, и Саске поспешил убрать того предплечьем.

— А вот твоя вонь даже сквозь мой забитый нос пробивается, и своим ты это, — запершило на пару секунд, скоро вернётся кашель, точно, —  точно унюхать способен, — кашель, да, вот он. Ненадолго уткнулся в подушку, чтобы прокашляться. Саске не привык делать это другим в лицо, привычка воспитана и доведена до автоматизма.

С опозданием, а мозг догнал, что брат говорил по лекарства. Без понятия, откуда из взял и когда успел, но это не важно. Важно, что, ну... в таком-то состоянии, а вернулся назад да не забыл. Хотя мог бы задержаться там, где был, пока не протрезвеет.

—  Спасибо, — прокашлявшись, наконец, он вытер проступившие от жара, кашля и реакции на свет за закрытыми жалюзи слезы, снова повернув лицо к брату.

Нет, это терпеть невозможно.
Об аромате ли речь, состоянии Итачи, беспомощности или непривычке быть котлетой под одеялом даже в состоянии "кажется, смерть рядом". Свалить на своих двоих брат вряд ли сможет, но и оставаться вот так — не сможет тоже; у Саске давно выработался ряд "заскоков", которые умри, но не забудь. Потому отсыпаться в его кровати после кого-то ещё, зияя ароматами и невменяемостью... Ладно, с последним ещё можно, это же об Учиха речь, но вот родной душ — дело другое.  Пускай хоть руки отрубят, есть ноги и локти, чтобы доползти! Нет, это не казалось Саске бредом. Температура способна посоревноваться с алкоголем, ибо нарисовала уже не одну детальную картину подобного подвига, настоящего приключения, едва ли не восхождение на Фудзи. Уж лучше уляжется на полу или выйдет в окно, чем призрак рапана (чит: грязи) на его кровати.

— Попытаться сопроводить тебя для душа — это будет парным самоубийством, да?

Беззвучно, но продолжительно вздохнул. Итачи невыносим, просто невыносим: трезвый и не очень, а теперь ещё и... нетрезвый и тоже заболевший. А Саске ведь говорил, чтобы выпил лекарства заранее, ну! Даже в поле-бреду, а говорил! Которые не женщины и без градуса, в смысле. Но вышло что вышло, и теперь было очень непривычно слышать не только свой кашель, но и чужой, даже более продолжительный, потому что, судя по всему, прежде то ли не ощущаемый, то ли сдерживаемый. Опьянение мешало всё в кашу, выдавая совсем что-то бредовое.

Вообще, вспомнить болеющего отца или брата — это та ещё задача. Однажды они заболели всей семьей, когда Саске было лет восемь, и буквально коллективно слегли. Первой "очухалась" мать, за всеми ухаживая в процессе, делая это каким-то магическим образом: больные отец и брат отрицали, что сдали, и напрямую лечение не принимали, ну а Саске... копипастил, на тех же щах выращен. Тогда их скосило достаточно сильно, и он запомнил, как мать перед младшим пошутила: "Отпуск не мог отправить их на отдых, хотя бы болезнь уложила" или вроде того. Тогда это Саске показалось странным, а как подрос, так, ну... да всегда был Учиха, потому такой же во многом, разве что теперь немного становясь походим на чуть-почти нормального человека.

Оттого и вспоминать сложно, ибо давно, и тем более накладывать на настоящее: каков Итачи, когда болел? А когда ещё и пьян?...
"Противный, " — единственная точная трактовка. У них у всех характеры сложные, а у старшего так вообще хоть стреляйся, и, видимо... в петлю лезть уже придётся. Вот только матери нет, отец работал, а значит... Саске почти проскрипел, что звучало где-то между стоном и "мяу" с мучительно-смиренными мотивами. Там же и чихнул, пропустив часть развернувшегося представления, ибо ненадолго выпал. Специфика температуры, усталости и отхода от, бхмн, нескольких дней в наркотическим небытии, знаете ли.

— Что с тобой не так... — поднявшись, наконец, чёрт подери спустя сколько-то времени, Саске с секунд двадцать потоптался, пытаясь найти баланс не-падания и ощущения собственных ног. Всё не совсем плохо: вне секунд тремора от температуры, он вполне устойчив, картина не плыла, хоть и пульсировала. В конце-то концов, не зря он, э, хотя бы выше нормы себя обезболом закидывал, вот.

Игнорируя вообще всё, т.е. совсем всё, что и как делал да говорил Итачи, просто взял его под руку (пальцам надо несколько дней, чтобы полностью вернуть функциональность, и с неделю, чтобы можно было делать что-то сложное) у локтя и неторопливо, но уверено потянул в ванну. По дороге остановился у шкафа, откуда вытянул полотенце и один из последних комплектов одежды; запихнул это себе под мышку и потянул далее.

Никто не упал, хотя по ощущениям момент был близок. О лекарства тоже чуть не навернулись, но то ладно, обошли и хорошо, на обратном пути подымет и устроит на тумбочке. И чай заварит.

Наличие стен из-за небольшого размера ванной комнаты воистину спасало, ибо теперь можно было облокотиться, не парясь об опоре, отпустить брата и вывались все, наконец, на батарею-сушилку. Ему пригодится, как закончит. А затем прокашлялся в рукав, им же утерев проступавшие из-за болезни слёзы на красноватых глазах . Увы, нет: они красные не от травы, и кашляли они тут вовсе не из-за дыма.

—  Нужно содействие или дальше сам?

Может быть душ позволит брату хотя бы протрезветь немного, и если не будет горячим мыться, то давление не подскочит, а потому сможет ходить без... э... В общем, Саске видел, как тот ходит, не слепой. Просто сейчас ему немного плевать, потому что мир кругом иллюзия, а внутренний мир (не метафорический) — боль и Ад.

Происходило что-то очень странное, по крайней мере, Саске прежде не виденное: Итачи вёл себя настолько вне привычных шаблонов, что младший просто принял это всё за галлюцинацию, выданную болезненным состоянием. Непременно на деле Итачи вёл себя иначе, и это просто Саске воспринимал это неправильно, домысливая и далее... Возможно, находись он сам в ином состоянии, то сказал бы, что манера издеваться даже в таком виде у старшего неизменна и, как раз-таки вёл себя как всегда, разве что через поддатую перспективу, что меняла поведение любого существа на планете. Только "если бы якобы", как говорится.

Потому Саске какое-то время просто молча, устало и немного растерянно стоял да пялился, не очень понимая, что ему делать, как именно он может помочь и, в общем-то, стоило ли. Это проходило на какой-то сюрр, на представление, театр одного актёра, и вмешиваться в подобное казалось даже как-то... кощунственно, что ли?... Младшего неизменно штормило и периодически передергивало от на секунду-другую нагонявшего холода и озноба, потому, не пытаясь зацепиться за реальность происходившего или его трактовки, юноша скорее просто следил за тем, чтобы старший брат не упал. В плане, серьезно, дабы там голову разбить и вот это всё. А что в странном положении и попытках раздеться на полу — то, э... В каком-то смысле, в общей картине казалось каким-то даже естественным и нормальным. И полу-бреду и не такое нормой покажется, в самом деле.

— Ори, словно умираешь, если не справишься, — заторможено моргнув, пока в висках несколько раз постучало изнутри, выдал Саске, казалось, не продемонстрировав никакой реакции на... всё. А она, реакция, разве нужна была? А он разве был способен её выдать?... Саске даже не думал о желании умереть, настолько вымотан и истощён эмоционально, потому, ну... В общем, убедившись, насколько мог, в том, что брат действительно залез, не разбил голову и всё в порядке, он вышел из ванны. Дверь оставил открытой, чтобы если что слышать.

Двигаясь неторопливо и максимально фокусируя внимание, Саске подобрал лекарства, держась за стену поднялся, потому что в глазах на секунд пять потемнело. Понёс их на мини-кухню, устроив рядом с чайником. Перебрал, хотя не факт, что этого хватит, но да ладно. Выпил пару таблеток, пока чайник закипал. Нашёл зеленый чай, от которого вместе с любым другим чаем пытался отказаться в пользу кофе, но упаковку которого всё-таки хранил... потому что привычка, чтоб её. Достал две чашки. Итачи может откажется, может нет, а Саске сделал это скорее автоматически, потому что... Вообще-то он не плохой человек, и даже если братья не очень ладили, любой ненависти или вроде того у Саске по отношению к старшему не было.

Затем он перетащил лекарства на прикроватную небольшую тумбу, там же устроил бутылку с водой, потому что вставать каждый раз — это точно смерть. И... в общем-то, всё. Оставалось только прислушиваться к тому, не упал ли Итачи в ванне, не навернулся ли. Может, стоило вернуться к двери, что и сделал. Так, упершись взглядом в пол и будучи мыслями, мозгами и вообще "не здесь", он, ежась и периодически передергиваясь, он устроился у дверного проема, облокотившись спиной и скрестив руки.

Если что, поможет Итачи выбраться, дабы не навернулся. Может у того перепад давления, может одно отпустит, другое накроет... Саске вообще не понимал, почему всё это делал, особенно с учётом воспитания Учиха и образцовой самостоятельности Итачи, и тем не менее. В полу-бреду автоматизм сработал именно так; пускай это говорил больше, чем сам Саске способен или хотел бы думать.

Понадобится помощь или нет, а потом они всё равно просто доберутся до кровати, когда Итачи высушится и переоденется: младший даже не смотрел, неизменно глядя в одно место и будучи в болезненной прострации. Ноги, чудо, держали, и ладно. Там их уже ждёт и чай, и лекарства. Хорошо бы иметь хотя бы градусник, но... они же Учиха. Это последняя вещь, что любой из них хранил бы дома. Занавес.

То, что в общей сложности прошла практически рабочая неделя — этого Саске так и не осознал; четверг, кажется? Наверное, четверг. Саске не слишком переживал об этом, потому что времени для этого будет после предостаточно, пока же имелись иные темы для реакции и рефлексии.

Обезболивающее помогало в вопросе пальцев и ломоты в теле, а остальное, ну... Само пройдёт, так или иначе, если не запустить до воспаления и далее. У них теперь были таблетки, и когда-то радость выздоровления непременно посетит. Жаль, в своём нынешнем состоянии Саске не в состоянии реанимировать телефон, с ним было бы удобнее, а ноутбук сейчас в родительском доме, не здесь, а всё же. На самом деле, Наруто Или Ино принесут или закажут больше таблеток, потому что в школе Учиха не появлялся крайне редко, что само по себе показатель лучше слов. Он мало об этом думал, в какой-то степени вообще почти ни о чём не думал. У Учиха очень хороший автопилот, особенно когда ты Учиха незначительный, и от тебя, так или иначе, зависит состояние-жизнь-репутация-пользы Учиха важного, значительного. Ну, вы поняли, кто есть кто, разумеется.

Со сном всё было также, хотя, если честно, присутствие рядом брата, пускай такого же нынче нездорового (речь о теле, кукушка— потом), влияло достаточно благотворно: вне приступов кашля и общего недомогания он несколько раз выключался на пару часов так, что даже танком не поднимешь.

А потом позвонил телефон Итачи и... внешний мир, да. Оказывается, существовал.
Это был отец.
Брал только недавно перестал кашлять и в очередной раз провалился в сон, очевидно имея температуру и отходя от алкоголя, потому Саске решился ответить. Это родителя удивило, но кажется прежде брат наплёл что-то вменяемое, потому отец не удивился, что поднял именно Саске, что они вместе.
Разве что на недовольстве это никак не сказалась, точно не позитивно: оказывается, старший уже на пятнадцать минут опаздывал на работу и... работу? Наплёл что-то про высокую температуру, воспаление лёгких, потерю сознания и какую-то соседку-медсестру, что помогла с лекарствами и наставлениями, сказав, что ближайшие пару дней — вставать никак. И что если вирус, то может быть заразно, сезон, мол, такой.

Отец, видимо,понял, что от такого Итачи толку будет куда меньше, от лежащего с младшим, а если ещё коллег заразит или, не дай боже, покажет учиховское недомогание... В общем, спасибо, что Саске на эмоции почти никакой, иначе бы сердце совсем выпрыгнуло из пяток; и без того хватило, что в горле снова пересозло и после звонка ещё минут двадцать не мог успокоить кашель и эту самую сухость. А потом отрубился сам, благополучны забив-забыв и про время, и про всё. Только пару таблеток в себя закинул, ну и всё.   

Никакого удивления, когда проснулся, а рядом никого не оказалось: обычного никого и не было, кроме кота с недавних пор, так и привычно. Другое дело, что шум по квартире то тут, то там... На автоматизме и словно бы радости от того, что вообще в состоянии двигаться, подниматься и ощущать утреннюю нужду, Саске кое-как проследовал в ванну, когда звуки там в целом утихли, прокашлялся пару раз до и после; облегчился, освежился, сходил чайник поставил, снова глухо, но недолго покашлял, думал было ни то в кровать вернуться, ни то взять туда Булочку, но...

"Куда он торопится?" — наконец, младший обратил внимание на происходившее кругом. Они ведь всю жизнь продлили вместе, хоть Итачи часто и не было, потому во многом с полу-дуру присутствие брата не то чтобы вызывало вопросы и ли около того: был и был, возился и возился, ну подумаешь, "квартира немного не та"... Кашель, время, э, что-то ещё... Итачи что, спешил на работу?

Немного заторможено, угрюмо и болезненно он какое-то время наблюдал за тем, как старший, тоже, судя по всему, не слишком видевший мир кругом, сначала его чуть не сбил, а после пытался, видимо, выбраться на свет божий.

Точно.
Звонок отца.
Вчера, сегодня? Списке не помнил, но старший, похоже, не в курсе. Или забыл. Илим делал вид, что не в курсе или забыл. Вот уже наивный: словно после перенесённого за всю жизнь, как и вбитого наглядно в мозг, младший позволит ему вот так просто уйти, особенно когда сам отце соизволил дать настояние.

— Тебя в участке не ждут, Итачи, — это прозвучало ни то слишком спокойно, ни то грубо:не потому, что Саске это вкладывал, а потому, что сама суть слов. Типа, как так: Итачи? Не ждали? Не просто в принципе не ждали, да ещё и в участке, да ещё и Саске об этом говорит, даже ещё и во всей этой ситуации.

Юноша, впрочем, чуть качнул головой и подошёл к брату, присев рядом с ним на корточки. Давлению и бытию этот жест не понравился, но... Вставать из небытия, так вместе, что ли. Да и непроизвольно потянулся, чтобы разобраться со шнурками, т.е. вытянуть их обратно и расслабить. Мол, разувайся, ты сидишь дома.

— Отец в курсе. Сказал, за счёт отпускных, — как бы в догонку, если вдруг Итачи не в курсе или... ну, теперь в курсе. И тут как бы аргумент железный: отец — его начальник, и раз уж он сказал... Другое дело, что у Итачи непременно возникнут вопросы, но об этом Саске не думал. У него цель одна, и она не простая, но понятная: не дать самой ценной жизни их семейства серьёзно заболеть, навредить себе случайно, заболеть; ну или саботировать работу коноховской полиции.

О том, что вообще-то это даже к лучшему, потому что в скором времени итачи в участке работать перестанет, и эти дни могут быть очень уместной проверкой отдела на работоспособность, о чём в том числе отец подумал, Саске, разумеется, не знал. Откуда ему.

Он взял руку брата и потянул на себя, чтобы они вместе поднялись и младший вернул Итачи в постель.

— Зато чай ждёт, пошли.